Ребекка с фермы Солнечный Ручей

«Нет, моя услада, — ответил он. — Именно я должен сказать тебе это». И, гротциозно припав на одно колено, поцеловал край ее платья. Оно было из ярко-розового льна и искустно отделано белой тесьмой.

Они долго стояли у реки, прижав друг друга к сердцу, как Кора и доктор, пока вдруг не услышали стук колес на мосту и не догадались выпустить друг друга из объятий.

Стук колес был все ближе — и что же? — к ним подъехал отец девушки.

«Можно мне обвенчаться с вашей прекрасной дочерью сей же месяц?» — спросил Ланселот, чье имя мы не будем снова называть полностью в этой истории.

«Можно, — ответил отец, — ибо — взгляни! — она готова и давно этого ждет». Он сказал это, не замечая того, как позорит этими словами девушку.

И тут же на месте был назначен день свадьбы, и, когда он настал, узы Гименея связали их на берегу реки, где они впервые встретились, берегу, где они расстались в гневе и где вновь принесли клятвы верности и прижали друг друга к сердцу. А река в то лето обмелела, и ей все казалось, будто это оттого, что ничьи слезы больше не капают в нее, а сменившие их улыбки, как солнце, высушили ее воды.

Р.Р.Р.

Finis.

* * * * * *

Профессии

Ноябрь, 187-.

Очень давно, когда я смотрела, как мисс Росс рисует старую мельницу на Солнечном Ручье, я думала, что стану художницей, так как мисс Росс ездила в Париж, который во Франции, где она купила мой бисерный кошелечек и розовый зонтик, и мне хотелось тоже увидеть улицы с красивыми яркими вещами в окнах магазинов.

Потом, когда приехавшие из Сирии миссионеры останавливались в кирпичном доме, миссис Берч сказала мне, что, став членом церкви, я должна научиться музыке и пению и поехать в далекие страны спасать души язычников. И тогда я решила, что это будет моей профессией. Но мы, девочки, попробовали создать свое отделение Миссионерского общества, и ничего не вышло. Отец Эммы-Джейн даже не разрешил ей пригласить девочек на ее день рождения, когда узнал, что она сделала, а меня тетя Джейн послала к Джейку Муди сказать, что мы не хотели его обидеть, когда просили чаще бывать на собраниях. Он сказал — ладно, мол, но пусть только попадется ему на его дворе эта Перкинсова девчонка с постной рожей и уж запомнит она свой визит — что было такой же грубостью, как и наша попытка призвать его вести более правильную и хорошую жизнь.

Потом, когда дяде Джерри, мистеру Аладдину и мисс Дирборн понравились мои сочинения, я подумала, что лучше стану писателем — ведь я непременно должна кем-нибудь стать, как только мне исполнится семнадцать, а иначе как же мы сможем выкупить закладную на ферму? Но даже эта надежда отнята у меня теперь, так как дядя Джерри высмеял мою историю «Ланселот, или Поссорившиеся влюбленные», и я решила стать учительницей, как мисс Дирборн.

Причиной этого жалостного сообщения о перемене цели жизни и избранной профессии послужило то, что Ребекка прочитала свой «взрослый» рассказ мистеру и миссис Кобб в саду после ужина. Дядя Джерри постоянно уверял, что жители Риверборо не годятся в герои рассказов, и «Ланселот, или Поссорившиеся влюбленные» был написан с целью раз и навсегда опровергнуть это утверждение — утверждение, которое Ребекка считала (вполне справедливо) несостоятельным, хотя, безусловно, не сумела бы объяснить почему. К несчастью, Ланселот оказался плохим проповедником ее идей, совершенно неспособным на те высокие свершения, которые прочила ему юная романистка, и дядя Джерри, хоть и был всего лишь возницей дилижанса и не слишком начитанным человеком, сразу почувствовал расплывчатость и неубедительность «Поссорившихся влюбленных», как только они были представлены на его рассмотрение.

— Вот видите, и о тех, кто живет в Риверборо, можно написать рассказ! — с торжеством заявила Ребекка, закончив чтение и складывая листы бумаги. — И все это вышло из того, что я заметила следы плотогонов у дороги и задумалась об этих людях. А если задуматься, всегда получится рассказ; так говорит священник.

— Да-а, — задумчиво согласился дядя Джерри, отклоняясь назад вместе со стулом, на котором сидел, и, прислонив его спинку к стволу яблони, постарался побудить свой неповоротливый ум к незамедлительной и бурной деятельности, поскольку Ребекка была его гордостью и радостью — существом, по его мнению, сверхчеловеческого таланта, а следовательно, и тем, кого желательно «пообтесать», когда этого требуют обстоятельства.

— Это, конечно, риверборская история, так как ты вставила в нее и реку, и мост, и холм, и плотогонов. Но есть в ней что-то ужасно странное: эти люди ведут себя не по-риверборски и говорят не по-риверборски, на мой взгляд. По-моему, это самая настоящая книжная история.

— Но, — возразила Ребекка, — люди в «Золушке» тоже вели себя не как мы, а вы нашли, что это прекрасная история, когда я вам ее рассказала.