Ребенок для Зверя

— Так же и повел бы, — усмехаюсь я, ощущая некоторое расслабление. Он не собирается меня насиловать, не собирается, судя по всему, куда-то тащить с известными целями. Он просто разговаривает. И к Лауре не пускает. Конечно, насчет подруги я  переживаю, но не слишком. В конце концов, она вполне взрослая и того, что я успела увидеть, более чем достаточно, чтоб понять, что фраза Азата про неизвестно, кто кого изнасилует, имеет под собой почву.

— Слушай… — Азат вздыхает, тоже, судя по всему, немного расслабляясь, — я тебе уже объяснял ситуацию. Да, я повел себя неправильно… Но ты и меня пойми: мне обещают чистую девушку, а я ее встречаю в кабаке. В проститутском наряде. И ее брат говорит, что она… гулящая. В тот момент я был очень злым, сладкая. Потому что ты мне понравилась. А вот то, что меня попытались обмануть, нет. Ты это все знаешь… Я переборщил тогда, в первый раз. И во второй… И потом тоже. Но в итоге, все же закончилось хорошо. Я много раз попросил прощения. И загладил свою вину…

При слове “загладил” он так смотрит на меня, что невольно дрожь пробегает по телу. Я помню это, да. Он “заглаживал” старательно… И мне это нравилось. Ох, Всевышний, как мне это нравилось!

Краснею, отвожу взгляд.

— Сядь со мной, сладкая, — зовет Азат, — не стой так. Просто поговорим. Надо уже, наверно?

Помедлив, киваю. Да, надо.

Глава 36

Азат

Она пугливая, как горная лань. И похожа сейчас на нее очень. Такая же волнительная, настороженная. И глаза огромные, темные, поблескивают влажно.

Ловлю себя на том, что уже не злюсь.

До этого весь вечер смотрел на нее и гадал, что же такое со мной произошло? Откуда нахожу в себе силы сдерживаться? Брат, сидящий рядом и источающий буквально волны гнева и ярости, направленные на длинноногую беспечную блондинку, которая почему-то совсем отключила ему мозг, не добавлял адекватности. Наша двойная ярость, постепенно переплавляемая в холодное бешенство,  только усугублялась, не делясь на двое, а множась в геометрической прогрессии.

Честно говоря, я думал, что после мероприятия, когда поймаю Наиру, буквально разорву ее, настолько злоба кипела, настолько глаза красным туманом заволакивало.

Смотрел на нее, такую беспечную, улыбчивую, красивую, словно грех оживший, и в голове совсем не кровавые картинки проносились, а огненные, обжигающие! Сладкие! Как тот самых грех. Как она сама.

И когда поймал ее, вдоволь наобнимавшуюся с половиной своих коллег, включая непосредственного начальника, что опять-таки наводило на самые неприятные мысли о том, каким образом неопытная девочка могла попасть в такую корпорацию и на такую должность… Когда поймал у туалетной комнаты, куда вообще не стоило сейчас заходить, потому что брат и без того еле сдерживался, а тут бы совсем слетел с тормозов, если б помешали наказывать белокурую шведку за ее безобразное поведение…

Я тоже был в ярости. Тоже был в гневе.

Но, когда мы оказались один на один за закрытой дверью, где никто не мог помешать, я посмотрел на нее и понял, что воплотить все свои горячечные, распаленные злобой и длительным воздержанием, фантазии, не смогу.

Раньше почему-то мог.

Год назад, когда считал ее обманщицей… Да и то не мог. Тряпка я, а не мужчина. Что сказали бы мои предки, если б узнали… Отец? Дед?

Я бы хотел быть последовательным с ней, хотел бы воздать за все… Но смотрю на нее и не могу. Понимаю, что причинить ей вред - это все равно, что себе навредить. Нарочно.

Как она сумела так пробраться под кожу? Что такого в ней, что не могу даже дышать нормально, рядом находясь?

Она считает меня зверем, смотрит неуступчиво и так отчаянно, готовая защищаться. А ей не надо защищаться от меня. Ей просто надо меня приласкать, посмотреть без страха и равнодушия. Неужели, много прошу? Неужели, настолько другого любит? Этого студентика, который, я уверен, вообще к ней ничего, даже похожего на мои эмоции, не испытывает?

Давно ли я стал думать о других? Давно ли начал себя сравнивать с теми, кто определенно ниже меня и по уровню… и по всему?

Азат, остановись… Пока не сошел с ума окончательно и в ноги к ней не упал… А до этого совсем недалеко, потому что мысль такая меня уже даже не ужасает…

Позор предков, вот кто я такой.

Адиль, наверняка, разбирается сейчас с заблудшей блодинкой жестко, а я тут мямлю…

Но не могу по-другому.

Не могу.

Потому и сажусь, сцепив пальцы до белых костяшек, потому и насильно успокаиваю себя. Мы поговорим. Без моих нервов, без ее взбрыков, которыми пока что заканчивается все наше общение. Мы. Просто. Поговорим.

И если я пойму, что все, что окончательно все…

Клянусь Всевышним, я уеду. Не буду ее больше трогать никак. Запру свою болезненную гордость, свои эмоции далеко, вернусь на родину и попрошу мать подыскать себе невесту.

Хватит уже. Год прошел. Даже траур , бывает, меньше носят.

— Скажи мне, сладкая… — ее прозвище катается на языке, тает пахлавой медовой, не могу перестать так ее называть… Пока буду. Пока ведь еще могу? — Ты меня совсем не любила? Никогда ничего ко мне не испытывала?