Сначала все эти мелкие буковки бегают перед глазами, отказываясь складываться в текст. А потом…
Боль. Разочарование. Злость. Обида за несправедливость. Отчаяние. Смерть.
Все эти эмоции одним сплошным цунами накрывают меня целиком и сразу. Да, и последней выступает именно смерть. Потому что я умер второй раз за эти дни.
Согласно этому документу то маленькое, хрупкое тело, что лежит одиноко в морозильной камере – наша с Авророй дочь. Сомнений быть не может, утверждает бумага.
Я прикрываю глаза. Кажется, как будто эти сухие и бездушные слова документа отняли у меня десять лет жизни. Да что там, я бы сам их отдал, лишь бы увидеть улыбку дочери и хоть раз подержать ее крохотную ладошку.
Но чудес не бывает. Мы живем в суровом мире, где безвинные дети умирают, не успев пожить.
Тяжело вздохнув, поднимаюсь со своего места, резким движением стираю выступившую влагу на глазах и выхожу из кабинета. У меня сегодня, как выяснилось, много дел…
Этим же вечером, решив все организационные вопросы, я захожу к Авроре. Она лежит все в той же неизменной позе, когда я ее оставил. Меня пугают ее отрешенность и безразличие. Как будто…Аврора тоже умерла, а здесь, в земном мире осталась только ее оболочка, и это больше не та девушка, которую я знал.
– Аврора…
– Что? – откликается глухо, смотря пустым, бесцветным взглядом в окно. Уверен, она даже не замечает, что там происходит.
– Завтра похороны. Ты…ты поедешь? Сможешь?
– Нет, – незамедлительно летит мне твердый ответ.
Признаться честно, я немного удивлен и обескуражен ее реакцией. Я ждал слез, истерики, а тут…твердый и холодный ответ. Как будто она давно все решила.
– Но…
– Артем, я не буду заживо хоронить своего ребенка. Можешь мне не верить, но моя Вика жива.
Она выделяет слово «моя», как будто хочет показать, что я лишился ее, когда поверил в смерть малышки.
Я и не хочу верить, но против результатов экспертизы мне нечего противопоставить. Потому что я – не волшебник, а всего лишь чудовище. С которым в конце не случилось чуда.
– Аврора, послушай…
– Нет, это ты, Артем, послушай! – Аврора резко подскакивает на кровати и разворачивается ко мне. Выглядит она устрашающе: волосы спутаны, грудь тяжело вздымается, а глаза горят лихорадочным блеском. Она напоминает безумную. Хотя, наверно, так и есть: мать потихоньку сходит с ума от горя, и с этим надо что-то делать. – Вы можете думать, что угодно! Можете хоронить, кого угодно! Можете считать меня сумасшедшей! Но я знаю – моя дочь жива! И я найду ее! Обязательно найду.
Признаться честно, я немного завидую Авроре. Она не видела неопровержимых доказательств, и ее надежда еще жива. Она не настолько яркая, как несколько дней назад, но все еще придает ей сил. А у меня…больше нет ресурсов, неоткуда черпать эти самые силы, чтобы дожить хотя бы до завтрашнего вечера.
Потому что самое страшное утро в моей жизни выкачивает из меня все силы.
Холодно. И на улице, и внутри меня. Наверно потому, что я мертв в этот самый момент, когда хоронят мою дочь. И я прохожу через весь этот кошмар в гордом одиночестве, потому что Аврора так и не пришла…
Глава 25
– Мамочка! – зовет меня тонкий голосок едва слышно. Я озираюсь по сторонам, но так никого не вижу. Сердце гулко стучит, волнение зашкаливает. У меня возникает ощущение, что я знаю владелицу голоса всю жизнь.
– Мамочка! – повторяется уже громче, и я резко оборачиваюсь и вижу перед собой девочку. Маленькую, лет трех наверно. На глаза наворачиваются обжигающие слезы, но я стираю их одним резким движением руки. Я даже не буду моргать, чтобы в деталях разглядеть девчушку.
Девочку, что у меня так жестоко украли.
Мою дочь.
А в том, что это именно она, я убеждаюсь сразу же: у нее длинные волосы, перевязанные красной лентой, нежно-персиковое платьице. Я часто представляла, что именно так и буду ее одевать. Как принцессу. Кукольное личико, милый, чуть вздернутый носик, пухлые губки и глаза. Глаза, которые никогда ни с чьими не перепутать. Темные глаза ее отца. Которые смотрят так внимательно, проникновенно, выворачивая душу наизнанку.
– Мамочка, зачем ты отдала меня другим дяде и тете? Я ведь так хотела, чтобы ты меня обнимала по-настоящему, как все это время. Чтобы ты пела мне ту самую колыбельную…
Я кусаю ладонь до крови, чтобы не завыть и не испугать малышку. Виктория смотрит на меня растерянно и обиженно, чуть надув губки. Как я когда-то в детстве.
Я делаю к ней шаг навстречу, падая на колени и протягивая руки.
– Иди сюда, моя девочка! Я больше всего на свете хочу тебя обнять, прижать и никогда-никогда не отпускать…Но тебя у меня украли…Отняли…Пожалуйста…
Но Вика остается стоять на месте, упрямо мотая головой.
– Я не могу. Хочу, но не могу. Найди меня, пожалуйста, мамочка. Найди. Только тогда я смогу тебя обнять. Найди, мне так плохо у этих дяди с тетей без тебя…
Ее голос становится все тише, а я падаю на землю, захлебываясь слезами.
Я не могу! Я больше так не могу! Сколько можно меня мучить?! Сколько я еще смогу вынести?!
– Найди…Найди меня, мамочка…
Последнее, что я слышу, прежде чем улететь в бездну.
А, вернее, проснуться.