Ребята и зверята (илл.)

Марья Петровна сначала смеялась, а потом перестала и задумалась. Сильно задумалась, загляделась на Дамку и по привычке заговорила с ней вслух:

— Вот были бы у нас такие ребятки! И не надо было бы к соседям спускаться. Они бы и дома все шахматы растаскали.

— А что, Марья Петровна, не взять ли нам вправду ребёнка? Возьмём у кого-нибудь из большой семьи. Поможем людям, воспитаем его, образуем. Всё лучше, чем даром небо коптить.

— Да кто же нам его отдаст? Это ведь нужно, чтобы их было слишком много. Да и чтобы нас с тобой родители знали, доверяли бы нам, не боялись.

— Погоди! Помнишь старого деда Бердягина, алтайского пасечника, на Бобровой речке, в Сенном? У него своих ребят дюжина да внучат, верно, с десяток. Растут они все в тайге дичками.

— Что же ты, Иван Васильевич? Гостил целое лето, небось из-за своих охотничьих похождений об этом и подумать не успел.

— Вот и не угадала, Марья Петровна! И думал и даже говорил с этим преподобным дедушкой.

— Говорил? Ну, а он что?

— Обиделся даже. Ничего, говорит, у нас своего хлеба хватает, вырастим сами. Стариц ведь упрям, хоть на выставку.

— А молодой как, отец мальчика,— тоже не хочет?

— Какой не хочет! Он небось сам меня напустил на дедушку. Семья у них старинная, кержацкая, староверская. Деды и отцы — пасечники да охотники. А молодой — Гермогеном звать — в армии был. Тянется к образованию. Мечется и сынка обучить. Только боится скандала. Без старика не решится, не смеет.

— Ах ты, несчастье какое! А внуки правда хорошие?

— Прямо герои.

— Ишь ты ведь горе какое! Ну, да я им сама напишу. И ты напиши, Иван Васильевич. Должны же они позаботиться, образовать мальчишек, воспитать, довести до ума! А где там в тайге? Пользу свою сами должны понимать...

С тех пор пошла переписка. Много дней путешествовало письмо в тайгу. И обратно двигалось не быстрее. Марья Петровна получала письма и каждый раз волновалась: всё ждала, когда пришлют мальчика. Но дед Бердягин об этом пока помалкивал. Он писал про хозяйство, про пасеку, про охоту. Благодарил за присланные охотничьи припасы.

«...С твоего зелью ¹⁷ , друг любезный Иван Васильевич, пошла мне удача. Рябцов ныне, белок, зверька у нас дивно ¹⁸ . Намедни копалуху ¹⁹ принёс и глухаря, до полпуда каждый вытянет. Марье Петровне скажи от нас поклончик. Коли приедешь и нонче гостить, заберёшь для ей глухариных хвостов. Огромадные, что колесо. Дюже баско ²⁰ в избу на стенку прибить. Что пишешь насчёт внуков, то покорно благодарим. Растут они молодцами. Карпей намедни со мной промышлять просился. И Миша — тот хоть и вовсе мал, а тоже проворный такой, башкова-тенький...»

Марья Петровна читала и только расстраивалась. Обидно, знаете, читать про чужих внучков, когда своих нет.

Долго обхаживала она упрямого старика. Слала ему и дроби, и пороху, и всякого охотничьего снаряжения. Старик был славный охотник. Подаркам радовался, как малый ребёнок, и всё звал к себе в тайгу, прельщал ягодами и грибами.

И вот однажды пришёл почтальон и принёс телеграмму.

Марья Петровна прочла и обомлела от радости. Почтальона угостила горячими пирожками, а Дамке так спать не давала: всё роняла то ножи, то ложки. Пролила в кухне сметану. Дамка ходила, подлизывала с полу.

Насилу дождалась она Ивана Васильевича и выскочила встречать с телеграммой в руке.

Иван Васильевич тоже очень обрадовался.

— Ну, поздравляю, поздравляю! Очень рад. И ты небось довольна, Марья Петровна?.. Так, так!

— А который из них Миша, Иван Васильевич? Старшенького у них будто Карпушкой звать?

— Карпушкой. А Мишка — это, верно, второй. Бело-брысенький такой.

— Хороший?

— Отличный паренёк.

И оба они, весёлые и как будто сразу помолодевшие, сели обедать.

Только Марья Петровна обедала плохо. Она всё оглядывала комнату и в конце обеда попросила:

— Иван Васильевич, помоги мне переставить шкаф. Боком поставим, и тут получится комнатка.

— Уже загорелось! Приедет, тогда всё устроите с ним вместе.

Но шкаф всё-таки передвинули и потом ещё столик переставили иначе.

До приезда Миши оставалось два дня. Это время потратили на то, чтобы получше устроить для него уголок. Иван Васильевич прибил над кушеткой красивые рожки — вешать полотенце или сумку с книгами. Марья Петровна получше расставила цветы.

Они вытащили все письма Бердягина и перечитывали их.

Марья Петровна смотрела только те, в которых описывались внучата, а Иван Васильевич увлекался местами об охоте.

— Замечательно пишет Герасимыч! Ведь какие каракули, а читаешь — интересней всяких писателей: прямо картину рисует, честное слово! — каждый раз приговаривал он, откладывая прочитанное в сторону.

Восьмого Марья Петровна с утра хлопотала на кухне: в честь нового своего воспитанника пекла пирог.

А Иван Васильевич топтался по комнатке, обыскивал свои ящики и карманы. Он засунул куда-то телеграмму и никак не мог её разыскать.

В телеграмме был указан номер вагона, и без неё нельзя было ехать встречать.

— Марья Петровна! — закричал Иван Васильевич на кухню.— Да иди же ты сюда! Надо же наконец отыскать телеграмму.

— Я не могу отойти от духовки: пирог сгорит.