Оставшись один, дрофёнок не отходил от ребят. Мотался за ними хвостиком на бахчи и огороды, ходил на реку добывать червей и лягушек и даже по воду, на колодец, бегал вместе с Андрюшей и Галей.
Стоило только громыхнуть ведром — он являлся, как из-под земли, и первый бежал к колодцу, развевая по ветру смешные штаны.
И ребята привыкли к нему. Чуть, бывало, упустят его из виду, сейчас по всему дому тревога:
— Где Тюря? Не видели Тюрю? Тюря! Тюречка! Тюря!
А Тюрей звали его потому, что дрофёнок, расхаживая по дому, целый день бормотал: «Тю-рю! Тю-рю!»
Это его негромкое и однотонное «тю-рю» слышалось и под окнами, и на террасе, и на улице, и под лавкой, куда теперь заваливался спать одинокий Тюря.
К осени Тюря стал совсем взрослым. В совхозном посёлке все его знали. Но он знал и любил только своих маленьких воспитателей.
Вот обычная картинка тех дней: несётся над выгоревшей степью знойный суховей, гонит по улице из степи шары перекати-поля, колючки, сухие гребни кукурузы, пустые, сухие шляпы подсолнечника.
При таком ветре принести из колодца воды — трудная задача.
Андрюша с полным ведром пробивается сквозь сильный ветер. Он идёт боком, защищая локтем глаза от песка. Иногда, чтобы перевести дух, подставляет под ветер спину. Ветер рвёт из рук ведро, расплёскивает воду. Трещат завязки у шапки-треуха, козырёк совсем навис на глаза.
Но глаза сверкают и улыбаются: рядом с мальчиком стойко воюет с порывами ветра дрофич.
Ветер парусом надувает его крылья, то вздымает его на воздушной волне чуть не вровень с крышами хаток, то швыряет на землю далеко от Андрюши. Тюря то снуёт понизу, припадая к земле, то летит, распушившись, вперёд. Но и помысла нет у него, чтобы вернуться домой, переждать в затишке, расстаться хоть на мгновение с Андрюшей.
Ведро вырвано! С грохотом катится оно по земле. Опять предстоит пробиваться к колодцу! Но не это тревожит Андрюшу. Его беспокоит дрофич: с целым облаком мусора подхватил и унёс его ветер.
Не закинуло бы его на крышу! Не запутало бы в проводах! Не швырнуло бы в трубу! Не ударило бы о столб!..
Зной и пыльные вихри сменились дождями. Освежилась осенняя степь, зацвела. Наступили хорошие, ясные, тихие дни.
Старое здание школы заняли под курсы для бригадиров, а в новой, построенной только что, заканчивали отделку и уборку.
И ребята прощались, прощались и всё не могли распрощаться с бахчами и огородами.
Каждое утро от дома специалистов быстро катилась по улице низкая детская коляска. Везли её Галя с Андрюшей.
В коляске восседала Катря, а рядом с нею так же чинно и важно красовалась усатая Тюрина голова.
Тюря был теперь с крупного индюка и такой же обидчивый, недотрога.
Он закрывал глаза и приговаривал: «Тю-рю! Тю-рю».
А когда тележку встряхивало на ухабах, Тюря и Катря забавно кивали прохожим.
Приехав, дрофич не выскакивал. Он солидно оглядывал грядки и ждал, чтобы Галя его высадила.
Ребята принимались ломать кукурузу, копали бурак26
и картошку, скатывали в кучи арбузы и тыквы, рвали снова отросшую после дождей свежую траву для телёнка.Тюря, будто танцуя, вприпрыжку бегал по грядкам. Он вдруг припадал к земле, прижимался к ней грудью, вертел лихо усами, нервно щипал и ел траву по сторонам. Это так он шутил, забавлялся.
В шалаше у сторожа вместе с дедом проживал развесёлый пёсик Матрос. Он любил порезвиться: гонялся за Тюрей по грядкам и лаял. Но Тюря и с Матроской держался геройски.
Набегавшись, он вдруг взлетал к нему на спину, стукал клювом Матроску по лбу и гарцевал на нём в полное удовольствие.
Он чувствовал силу и никого теперь не боялся.
После полудня та же тележка, но только тяжело нагруженная, медленно двигалась к дому. Одна «лошадь» тащила тележку, а другая сгибалась под туго набитым мешком.
В тележке опять восседали два пассажира и так же, на кочках, кивали прохожим усатая Тюрина морда и личико Катри.
Коляска, скрипя, подъезжала к крыльцу. Галя высаживала Тюрю.
Дрофич отряхивал перья, бормотал и с достоинством делал «пых».
А Катря смеялась, как будто её щекотали:
— Ой, плюнул! Заместо спасибо, вдруг пых на... неё...
В новой школе мыли полы и окна. Ребята любовались новыми классами, списывали расписания, узнавали, какие получены учебники. Все гордились введением форменной одежды: серое в клеточку платье и белые передники девочкам и серые костюмчики для мальчиков.
Мать Гали купила ей в кооперативном магазине и платье, и фартук, и красного атласу на галстук.
И к вечеру Галя явилась на террасу в полном параде.
Все родные — Галины и Андрюшины — рассматривали каждую мелочь, хвалили и восхищались.
Вдруг послышалось чьё-то дыхание. Весь натянутый, насторожённый, глядя куда-то вбок, к девочке странно, на цыпочках, подходил... Тюря.
Белая жилетка у него на груди высоко поднималась, он вытягивал шею, что-то в волнении проглатывал и косился с опаской на новое серое Галино платье.
Так, припрыгивая, он обошёл вокруг девочки и вдруг кинулся на неё... Он цеплялся когтями, бил злобно крыльями, клювом...
Бросились его унимать. Он отбивался ото всех, проклюнул несколько рук и всё порывался допрыгнуть до Галиных глаз.