Ребро медали

— Нашел повод для хандры! Ты работаешь здесь год, а мы двадцать лет. Привыкнешь!

После того как выпили еще по одной, Рудика накрыло опять. Теперь он обвинил присутствующих в попустительстве русского царизма, проявленном в 1905 году при организации армянской резни в Азербайджане и захотел драться со всеми сразу. Хайретшин, ничего не знавший об этом прискорбном историческом факте, заявил, что трое на одного — слишком много, и поэтому с лестницы Рудика спустил один Клейман. Гацумян, громко спикировав в очередной раз, наверх решил больше не подниматься. Он встал на ноги, отряхнулся и пошел в сторону штаба, крича:

— Я — нерусская рожа! Я — нерусская рожа! И горжусь этим!

Темирзянович, прислушавшись, заметил:

— Напоминает лозунг: «Спартак — чемпион!» Надо ж было так нажраться…

* * *

Через неделю четверо сотрудников царской роты были вызваны в отделение кадров, где под расписку получили уведомления о сокращении занимаемых ими должностей. Среди них оказался и нынешний напарник Батона — Тропай. Царь, вышедший с больничного, прочитал по этому поводу перед строем речь. Она состояла из сплошного потока словоблудия, перемежавшегося специальными терминами типа: «несоответствию требованиям нужного момента», «несоблюдением субординации», «сокращением недобросовестных сотрудников» и тому подобной ахинеи.

Узнав о случившемся, Абакумов, находившийся уже несколько дней в отпуске, приехал к разводу третьей смены. Царь заступил в этот день ответственным по полку и находился на инструктаже. Батон был совершенно трезвым, но слегка остекленевшим от злости. Цапов, увидев его возле кабинета, приостановился на лестнице.

Не исключено, что в царской голове промелькнуло желание смыться куда-нибудь от греха подальше. Но в перспективе маячила возможность вытрусить карманы у экипажей второй смены, которые скоро должны были заехать в связи с окончанием работы. Жадность пересилила благоразумие, и командир роты отправился навстречу трудностям с гордо поднятой головой.

Он, открыв дверь в кабинет, надменно поинтересовался:

— А тебе чего не отдыхается?

И сделал шаг внутрь.

— Сейчас узнаешь, — тихо ответил Батон.

Он животом толкнул Царя, зашел следом, и захлопнулся. Толчок получился удачным, потому что в кабинете что-то грохнуло и раздалось жалобное треньканье. Как оказалось, влетев в помещение, Царь в темноте напоролся на одну из тумбочек, заставленных победными гоночными кубками. Проходивший мимо Славик Гращенко догадался о том, что в кабинете будет твориться интересное шоу, поэтому тут же приставил ухо к двери и принялся слушать.

Внутри раздался грозный рев Абакумова:

— Ну что, мля, дождался?! Где ты, сволочь?! Отзовись!

Никто не отозвался. До Батона дошло, что можно включить свет и тогда жертва будет тут же обнаружена. Выключатель он искал минуты три. Все это время в комнате что-то звенело, падало и билось. Несколько раз кто-то взвизгнул, как будто по нему прошлись ногами. Наконец зажегся свет, и тонкий его лучик впился в ухо Славика. Дальше Гращенко услышал топот ног и резкие истерические крики. Создавалось впечатление, будто кто-то кого-то никак не может догнать. Скорее всего, преследование производилось вокруг большого стола.

Кричали два голоса:

— Стой! Я тебя все равно поймаю!

— Как ты смеешь так ко мне обращаться! Это нарушение субординации!

— А погоня вокруг стола не нарушение субординации?! Ты — вор!

— А ты не вор?!

— Я вор, а ты — всем ворам ворюга! Стой, я тебе сказал! Ух, царская морда!

За дверью кабинета грохотало еще пять минут. Потом наступила тишина. И уже через мгновение Славик слушал бесподобный диалог.

— Имей совесть, я ведь старше тебя, — испуганно гундел кто-то.

— У тебя этой совести сроду не было! Почему она должна быть у меня? — отвечал другой.

— Но я же подполковник!

— Мурло ты с баштана, а не подполковник! Эти звезды купил тебе личный состав! И моя там доля есть. Должность у тебя — капитанская! А звание подполковника присвоили тебе мы. Мы присвоили — мы и снимем! Давай сюда погоны. Снимай, я сказал! А то сейчас сам оторву вместе с руками!

— Погоди-погоди! Успокойся. Давай мирно все обсудим. Присаживайся вон там, на диванчик. Кофе будешь?

— Не буду я с тобой пить, — резкий голос стал мягче.

— А я выпью, — кто-то подошел к двери, и Славик вынужден был отскочить.

Но из кабинета никто не вышел. Там внутри забулькал кулер, и шаги удалились вглубь. Дальше продолжился негромкий, но хорошо подслушиваемый диалог. В основном, говорил Батон, а Царь пил кофе и слушал.