Ребро медали

— Ты сейчас оказался в роли загнанного в нору хомяка. Ты проворовался вконец. Запомни, если милицейский начальник имеет денежные отношения с подчиненными лично, он уже не начальник, а старший вор. Даже собираемые ежедневно деньги ты называешь общаком. Ты берешь у всех. И теперь тебе некого сократить. Экипажи первой смены ты не можешь тронуть потому, что за последние несколько лет они дали тебе сумму, за которую можно убить. Изя тебе не по зубам, так как у него дядя — полковник краевого ОБЭПа. Экипаж евреев ты сократить не можешь, потому что их боишься. И правильно, кстати, делаешь. Они тебя посадят. Способностей хватит. Да и знают о тебе все. Молодых ты выгнать не сможешь, потому что совсем недавно они заплатили по двести тысяч за устройство на работу. Причем большинство из них заплатили не тебе, а тем людям, которые сами могут сократить влегкую. Тебя. И что остается? Вышвырнуть на улицу таких работяг как Тропай?

Раздался царский, уже окрепший голос:

— И на что тебе сдался этот Тропай? Тебя-то я не трогаю. Другого напарника найдешь.

— Еще бы ты меня тронул! Да я тебя сейчас по стенке паштетом размажу!

— Ну, вот опять… Мы же люди. Не звери. Веди себя прилично. Если ты так уперся в этого Тропая, я что-нибудь придумаю, ладно уж.

— Не надо мне одолжение делать. Короче — предупреждаю. Тропай будет работать дальше. Это было мое предпоследнее слово. А теперь — последнее. Денежные отношения у нас с тобой с этой минуты закончились. Больше я тебе платить не буду! Дальше. Последние десять лет я работал в ночь. Цвет моей кожи стал желто-серым как у покойника. Хватит. Навоевался я с бухими. Сейчас с этим идиотским административным кодексом оформить бухого — всю ночь потратить и потом по судам бегать. Ночью они все герои, так как водка в организме булькает, потому и козлят. А утром у них мозги включаются. Выбери любой перекресток, поставь меня в первую смену и забудь обо мне. Я сказал все.

— То есть ты теперь станешь честным инспектором, и денег с дороги красть не будешь?

— А это тебя не колышет никак. Во-первых: в свой карман смотри. Во-вторых: сначала поймай меня за руку, попробуй. Для тебя я теперь — честный полицейский.

Царь задумчиво сказал:

— Тут выяснилось, что у Ромы Пахомова левый диплом…

Подслушивавший под дверью Славик понял, что остался без напарника. Командир роты тем временем продолжал:

— Так что можешь считать — Тропая я спас.

— А как же Рома? Ведь он платит тебе до непотребной матери?

— Надо же кем-то жертвовать.

— Вот так у тебя всегда. По головам ходишь.

— Такова жизнь. Пусть Тропай зайдет завтра ко мне и вернет уведомление.

Раздался топот ног и Славик спрятался за углом здания, пробежав несколько быстрых шагов по галерее, опоясывавшей второй этаж. Распахнулась дверь и в ее проеме показался Батон. Он неожиданно замер на пороге, обернулся и громко сказал:

— Не дай бог ты с него завтра за восстановление хоть копейку возьмешь!

В кабинете что-то булькнуло, как будто Царь поперхнулся, и раздался хриплый кашель. Абакумов хлопнул дверью и легко сбежал по лестнице вниз.

* * *

На следующий день Царь торжественно забрал уведомление у Тропая и так же торжественно выдал фигуральный пинок под зад Роме Пахомову. Тот совсем не огорчился, уволился спокойненько и ушел комиссарить в страховую компанию.

После разгромного поражения, понесенного от Батона, Царь решил самоутвердиться в борьбе с так называемым «еврейским экипажем». По окончанию развода второй смены он зашел в кабинет командиров взводов и выгнал из него всех, за исключением Кузнецова и Завалова. Как только они расположились за столами, Царь уселся за самый большой из них.

Продумав план сражения, он спросил у Кузнецова:

— Где ведомости работы за месяц? — и полез в стол, за которым сидел.

Рука его, выдвинувшая верхний ящик, тут же вляпалась во что-то густое и вязкое. Это был пластиковый судок с недоеденным чесночным соусом. Царь вытащил ящик до конца и обнаружил в нем обгрызенный кусок колбасы, полузасохший соленый огурец и початую пачку презервативов. Растопырив пальцы и показав их Кузнецову, он, еле сдерживая ярость, поинтересовался:

— Это что такое?

— Судя по запаху — чесночный соус, — ответил Петрович.

— Чей это стол?! — заорал Царь.

— Дрозда, — сказал Завалов.

Командир роты вывалил содержимое ящика на стол. Соус растекся обширной лужей, и в комнате вкусно запахло чесноком. Царь, матерясь, вымыл руку под соском кулера (купленного ранее свежесокращенным Пахомовым за очередной залет) и, вытираясь носовым платком, опять стал орать:

— Что это, мля, за бардак! Не кабинет, а помойка! Этому огурцу уже недели две. Он тут валяется и гниет! Почему в столе кондомы? Дрозд что, закусывает ими? Допился вконец? А ну-ка евреев сюда позовите. Наверняка с ними бухал!

Через пять минут Клейман с Яреевым зашли в кабинет. Нюхнув воздух, Клейман облизнул губы и сказал:

— К такому запаху жареной курицы не хватает.

— Сейчас я тебе пожарю, — пообещал Царь.