Ребро медали

Полковник Хмара националистом не был. Но зато слыл ярым консерватором и особой радости от перемен не испытывал. Одно дело, когда братские армяне-гаишники свистят где-то там, за горизонтом, а другое — присутствуют в штабе. Обнаружив у себя под носом (в отделении службы) некоего Рудика Гацумяна, Хмара очень удивился. Он тут же загрузил Рудика всевозможной работой и принялся эксплуатировать его по полной программе, постоянно шпыняя за допущенные им просчеты.

Как-то раз он вручил Гацумяну предписание на проверку одного из экипажей с требованием отнестись к заданию со всей ответственностью. Рудик не смог найти инспекторов на маршруте патрулирования и, вернувшись в полк, принялся разыскивать Хайретшина, в чьем подчинении как раз и находились эти нерадивые милиционеры.

Найти Башкирского авиатора оказалось непросто. Он в этот день был ответственным по роте и занимался тем, что прятался от майора Чпокина. Хайретшину совсем не хотелось идти на еженедельную планерку. Чпокин тоже дураком не был. Так как Царь изволил болеть, все пилюли должны были достаться его заместителю. А получать сей далеко не аптечный продукт скопом, как известно, всегда легче. Майор рыскал по полку в поисках Темирзяновича, но тот прятался по углам и не отвечал на телефонные звонки. Рудику же просто повезло. Он обнаружил Хайретшина в кустах за складом радиоаппаратуры. Тот курил сигарету и, стоя, читал журнал «За рулем».

Гацумян показал предписание, объяснил суть возникшего вопроса и потребовал объяснений.

Темирзянович ответил:

— Экипаж четыреста семидесятый послан мною по заданию замполита полка.

— Отметки дежурного в наряде нет, — Рудик предъявил копию суточной расстановки.

— Ну и что?

— Ничего. Мне до шести вечера надо сдать Хмаре рапорт по негласной проверке. Поэтому пойдем в кабинет, напишешь объяснение.

— Какое тебе объяснение? Замполит попросил направить экипаж на соседнюю улицу. Там вьетнамские торгаши перевозят на вещевой рынок блок-комнаты на большегрузных тралах. Подъезд сильно затруднен ввиду узости дороги. Экипаж их сопровождает.

— Но это же незаконно! Сопровождение никто не оплачивал.

— Ты что, больной? Пойди, скажи об этом замполиту.

— Я никуда и ни к кому не пойду. Ты напиши объяснение, я доложу рапортом и пускай потом Хмара и замполит между собой разбираются.

Хайретшин посмотрел на Рудика как на идиота и сказал:

— Если ты дурак — я еще пока нет. Не буду ничего писать. Иди отсюда.

— Я никуда не уйду, пока ты не напишешь.

— Я не умею писать! Летать умею, триндюли получать умею, водку пить тоже умею. А вот писать — нет.

— Я от тебя не отстану!

— Да пошел ты! — Хайретшин повернулся к Рудику спиной и увидел быстро приближавшегося к ним Чпокина. Тот хищно улыбался оттого, что ему, наконец, посчастливилось выловить вожделенную жертву.

Майор подошел и радостно заорал:

— Ага! Вот ты где, рожа нерусская!

Хайретшин сделал шаг в сторону, повернул голову к Гацумяну и произнес:

— Слышишь? К тебе обращаются!

Рудик вздрогнул и покраснел. Чпокин, даже не взглянув на Гацумяна, схватил Авиатора за руку и поволок того в сторону штаба, приговаривая на ходу:

— Как триндюлей получать, так фиг тебя поймаешь! Не угадал, родной. Сейчас вместе со мной будешь на планерке присутствовать в ракообразной позе!

Они скрылись за углом, а Рудик остался стоять на месте, пыхтя от злости и краснея ушами…

Вечером того же дня Хайретшин лежал на диване в ротном кабинете и смотрел телевизор. Он ждал ночного ответственного, чтобы уехать домой. Роте выделили два новых помещения. Теперь у Царя была отдельная комната, где он установил дорогое кресло, похожее на трон. С этого образца мягкой мебели только пыль разрешалось сдувать, чем Дрозд и занимался периодически. Сидеть в нем никто не имел права даже в отсутствие Его Величества. Другой кабинет отдали командирам взводов. Находились оба помещения во втором этаже старого кирпичного здания, и вела к ним отдельная железная лестница с перилами и галереей.

Часа за два до окончания второй смены на ступеньках раздались нетвердые шаги. Темирзянович на всякий случай слез с дивана и уселся за один из столов. Распахнулась дверь и в кабинет ввалился давешний Рудик.

У отделения службы был сегодня рейд. Сотрудники украли денег, взяли водки и напились, как следует. Когда все стали расходиться, в душе Гацумяна неожиданно проснулось чувство собственного достоинства, и он решил выяснить отношения с Хайретшиным.

Стоя в дверях, Рудик спросил:

— Зачем ты меня сегодня оскорбил?

— Я? — Темирзянович был искренне удивлен. — Тебя? И чем же это?

— По поводу нерусской рожи.

— Так это Чпокин сказал. Вот и иди к нему.

— Нет! Ты специально сделал так, что мне стало обидно.

— Ну и тяжелый же ты человек, — вздохнул Хайретшин. — Ну, обозвали кого-то нерусской рожей. И что с того? Можно подумать ты — русская рожа. Я вон — башкирская рожа. Что ж мне, помереть теперь от этого? И где же здесь оскорбление?