Ребус

Дитр не знал, зачем он это листает. Он должен был читать переписку Равилы и Ребуса, но не мог себя заставить смотреть на каллиграфические строчки учёного-всемирщика против резких росчерков полевого врача. Читать о том, как Ребус хвастается своими кровавыми похождениями, он не хотел, он и так всё знал, будучи шеф-следователем по делу маньяка.

Он вдруг почувствовал себя грязным, словно только что был вынужден рыться в помойке. Еле переплетая ноги, он пошёл в ванную, держа в дрожащей руке лампу со свечой. В ванной его встретило отражение в зеркале. Лампа выпала из ослабевших пальцев и потухла.

Но прежде чем свет погас, Дитр успел увидеть в отражении обожжённое и оскаленное лицо.

Свечи теперь загорались и затухали по его желанию. Ребус умел из одного душевного импульса раздуть целый пожар на пару циркуляров, но Дитр не водился с всемирными силами такого масштаба. Как и любой полицейский офицер, он мог усилить действие огнестрельного оружия или ускорить полет метательного клинка. Военные офицеры славились умением воздействовать на умы солдат, вселяя в них отвагу. Ребус же мог заставить человеческую сущность делать всё, что ему угодно – вплоть до строительства самокончательного трамплина из деревяшек.

Ребус заставлял страдать и после смерти. Дитр боялся лечь рядом с чистой Виаллой, ведь внутри Виаллы – маленькая девочка, а внутри него, Дитра – обожжённое отражение, липкий паразит. Сообщив жене, что ему дурно, он отправился ночевать в кабинет к папке с материалами по делу Ребуса.

Тревожные сны наполнили его бездумную тишину. На Виалле горело платье, сгорало дотла в области живота. Живот плавился, а оттуда высыпался песок. Виалла улыбнулась, а из её рта посыпался песок. Песок всё сыпался, и голова её осела пустым кулем, а потом и она сама опала пустой шкуркой насекомого на горку песка.

– Не сомневайтесь, – говорила Круста, оттирая окровавленные руки о врачебную рубаху. – Я просто боялась.

2. Звездный Помазанник

Дитр проснулся в поту и с затёкшим боком. Свечи сразу же зажглись. Он так и не сходил в душ вчера. Пересилив ужас, Дитр заставил себя пройти в ванную. К счастью, зеркало показало ему рано поседевшего мужчину с серыми глазами и мягким вдумчивым лицом. Дитр подумал, что ему следует обратиться к врачу-душевнику, да так, чтобы никто не узнал – ведь для публики он героический эталон доблести и силы духа. Ему внезапно послышался ледяной, жутковатый смешок, который, вне всякого сомнения, принадлежал Ребусу, который узнал вдруг, что Дитр Парцес перепугался и хочет сходить к душевнику. Но это абсурд, сказал себе Дитр. Ребус никогда не смеялся, он много улыбался, но не смеялся никогда, по крайней мере, никто никогда не видел, как он смеялся или делал что-то похожее.

Он принял у привратника тележку с завтраком, отвез её в столовую и стал накрывать на стол, пока жена собиралась. Виалла расчесывала волосы, напевая песенку на гралейском, и Дитру сразу же вспомнилось из рассказов старших, как Префект Конфедерации (Дитр тогда еще не родился) заявил международному сборищу прессы, что Рофомм Ребус – исключительно проблема Конфедерации, не выходящая за её границы. На поддержку за рубежом, говорил Префект, у Рофомма не хватит сил. Кому он нужен, скажем, в Гралее? Через десять дней в Гралее был убит наследник Принципата, а охрана то ли была очарована и убеждена Ребусом, то ли под воздействием всемирного насилия над душами ничего не сделала. В любом случае, даже казнить удалось не всех, потому что Ребус устроил побег соратникам прямо из камеры, где своим каллиграфическим почерком учёного написал на стене и по-гралейски, и на варкском, общепринятом в Конфедерации: «Теперь я международная проблема». Он периодически возникал в Гралее и в последний раз расправился с целой сотней солдат-скалолазов, проходивших учения на границе с Акком. Он сидел на вершине и своим сильным, непонятно где поставленным голосом распевал «Родную высоту», аккомпанируя себе хлопками в оплавленные ладоши.

«Родная высота, – пел он, прихлопывая, а солдат вдруг отпускал веревку и срывался со скалы, —

Ты совершенная, – и следом за ним веревку отпустил следующий пограничник, —

Моя всемирная гора, – он прихлопнул два раза, и еще двое несчастных одновременно выпустили веревки и с воплем окончились в своем последнем полете. —

Родная высота, тебя я берегу.

Гралея, родина моя!»

Строевой марш скалолазов был длинным, и как раз хватило на всех. Остался в живых лишь один солдат, и Ребус велел ему передать в Принципат, что этот марш – его любимейший из всех маршей. «А еще что я умею петь, и однажды составлю репертуар для принципарной семьи и снова навещу их», – добавил он. По счастью для принципарной семьи, в жизни Ребуса появился Дитр Парцес, и он забыл о Гралее.