Ребус

Рофомм Ребус, чего бы он ни боялся, принял оскорбление с открытой душой. С тех пор все остальные объекты – будь то посольство Доминиона или оружейный цех – отошли на второй план. Главным для него стал Дитр Парцес. Дитр продолжал бить в цель провокациями, и в адрес Ребуса неслись такие слова как: «заурядный маньяк со всемирной претензией, душевно неполноценный, горелый кусок ничем не подкрепленного высокомерия». Дитр не гнушался даже словечек из рабочих кварталов, а однажды по согласованию с шеф-глашатаем газеты опубликовали его портрет, где Дитр с деланой ухмылкой изображал крайне неприличный жест – кольцо из указательного и большого пальцев, а к рисунку прилагались подписи на варкском и гралейском, куда, по мнению полиции, следует отправиться омму Ребусу. И постепенно террорист забыл, что в мире вообще есть что-то и кто-то, кроме Дитра Парцеса, которого назначили шеф-следователем по его делу.

Ребус в ответ старался бить туда, где больнее Дитру, потому что тот каждый раз от него ускользал с той же ловкостью, с какой сам Ребус умудрялся сбегать от конфедератской полиции, милицейских войск Доминиона, общественной гвардии Гралеи и других силовых структур со всего цивилизованного мира. Вместе с родней Дитра Парцеса сгорел дотла рабочий квартал, а место прежнего шеф-следователя, старшего друга и наставника, Дитр занял после его насильственной смерти, которую организовал чужими руками Ребус. Семья Андры Реи пошла по миру из-за манипуляций в Доме Бумаг, которую устроил последователь Ребуса. Чудом лишь он не обратил внимание на Виаллу – или же она выжила благодаря собственной осторожности, заставлявшей ее вне работы держаться подальше от охранных котов.

«Почему он? – спрашивал себя двуглазый, остроумный и любимый на всех попойках Ралд. – Откуда он знает, что думает Ребус, что он сделает и куда будет бить?» В нем боролись уважение к этому замкнутому человеку Дитру Парцесу и желание назвать его выскочкой. Но Парцес не любил внимание, и прессу он использовал лишь как инструмент борьбы с Ребусом, который почти что перестал быть международной проблемой и стал личной проблемой его, Дитра.

Ребус умел находиться в нескольких местах одновременно. Он не уважал ни огнестрельное оружие, ни динамит. Он взрывал и поджигал, лишь протянув изуродованную руку в омут всемирной мощи и дернув за нужную ему ниточку. Чтобы пытать, ему не нужно было ни острия, ни тяжести, ни воды – его воля резала сознание жертвы, давила на забытые страхи и заставляла захлебываться в безысходности. Ребус постиг примитивное и повернул всемирные силы вспять, наперекор телесному прогрессу.

– Он бы и звезды заставил крутиться в обратную сторону, если бы ему было до них дело, – сказала Виалла.

Ралд спросил, сколько уже перевели и структурировали, Виалла лишь покачала головой и сказала, что пока что даже Церусу мало что понятно. Частично труды Ребуса касались его экспериментов с огнем.

– Остальное… – Виалла запустила пальцы в пышную гралейскую шевелюру и принялась задумчиво выглаживать длинные волосы, – переводу не поддается. Церус пробовал применить старые правила, пробовал современную грамматику, но что-то не сходится. Меня же не покидает ощущение чего-то до простоты знакомого.

– Но разве ты владеешь старогралейским? – удивился Ралд.

– Мы с Церусом думаем, что старогралейские буквы Ребус использовал для фонографического написания текстов. Труды про огонь это доказали.

Ралд не понимал, зачем она его позвала, но все равно был благодарен – одиночество куда-то отступало, а жизнь снова наполнялась воздухом. Виалла была чем-то вроде Эстры Вицы наоборот. Она говорила людям то, что они надеялись о себе узнать. И Виалла сказала:

– Ты изменился, Ралд, и я не про твой глаз. Ты можешь приходить в любое время без визитки – иногда у меня тут писательница или Церус, ты нам не помешаешь.

Ралд поблагодарил ее и попрощался. Механическая лейка во дворе закончила поливать цветы, к которым уже слетались гудящие бражники. Он планировал лечь спать пораньше, чтобы завтра с утра первым попасть к врачу, где ему должны были менять повязку.

Врач первым делом спросил про его сны и настроение.

– Душевник сказал, что отпечаток тьмы рассасывается как синяк, поэтому вместе с раной заживет и это.

– Сны мне снятся, но это обычные сны, – ответил Ралд. – И в них у меня оба глаза. Ничего, – он посмел усмехнуться, – скоро я отвыкну их видеть.

– Найцес, – серьезно проговорил врач, – если вас это беспокоит, то вот что я вам скажу: дамы из нашего отделения считают, что вы и с одним глазом все же очень привлекательный господин.

Ралд растянул губы в резиновой усмешке и поблагодарил его за поддержку. Он удивленно отметил, что ему все равно, будет ли теперь кому-то нравиться его крепкая рабочая физия или же он станет для всех одноглазым чудищем.