Ребус

В пустыне я нашел кочевнюю стоянку, где меня приняли благосклонно. Из того, что я понял на их примитивном языке, я смог узнать, что выживаемость младенцев у них ничуть не ниже, чем в Конфедерации с ее медициной. Поэкспериментировав с ирмитским огнем на племени кочевников, я выяснил, что спаслись не только все младенцы, но и изрядная часть их матерей – и они даже не обгорели. Их интуитивная способность создавать охранительный щит из всемирных колебаний спасла кочевников от мощного пламени. Из уважения я оставил крепких женских и мелких кочевних телесных тварей жить дальше – и удалился».

– Не давайте это читать Виалле, – пробормотала Бенидора сквозь мундштук, треща печатной машинкой.

– Она крепче, чем кажется, – зевнула ей в ответ Эстра Вица. – Сама же видишь, что душевнобольной ублюдок пишет о детях и женщинах.

Ребус писал много жестокого, но абсолютно нового, чего не знали самые образованные умы Конфедерации. Бенидора ужасалась перспективе, столько выкидывать из книги.

– Никакого – слышишь меня? – никакого позитивного имиджа душевного урода, – строго проговаривала Эстра Вица. – Вот этот вот, – она кивнула на Ралда, – уже показал какой-то сотне богачей его смазливую рожу, и что после этого чуть не началось? Ребус не гений, Ребус – грязь и гниль. Что бы он ни открыл, чего бы он ни узнал – нам не нужно восторгов и подражателей. Слушай глашатая, Бенидора, слушай меня.

Ралда же как знатока преступников интересовало, почему этот развитый ум смог остаться на душевном уровне жестокого ребенка, из любопытства отрывающего крылышки насекомому. Но в записях Ребуса не было ничего из его родословной, разве лишь упоминание «материнской крови». О матери Ребуса никто ничего не знал (кроме, судя по всему, самого Ребуса), а его вероятный отец не отличался ничем, кроме добротного образования и исключительных внешних данных. Для того, чтобы хоть что-то узнать (а это, спустя столько лет, затруднительно), надо ехать в Акк. Андра Реа после работы вместо досуга занимается его родословной, сообщили Ралду. Рее постоянно отправляли на север самых быстрых почтовых животных с короткими письмами, она отвечала лишь изредка.

Записи о времени оказались самыми запутанными. Хоть сами слова и с легкостью переложили на варкский, они с трудом складывались в общий текст, потому что здесь Ребус прибегал к собственноручно изобретенной терминологии и искаженным метафорам, доступным лишь его недочеловеческому рассудку порочного гения. Продираясь сквозь «трансвременные маятники» и другие не подлежащие объяснению словесные выкрутасы, Виалла будто и сама превращалась в маньяка.

– Ей надо ехать домой и ложиться в акушерский покой, – качал головой Церус. – Дама в положении не смеет перенапрягаться.

– Смею, – огрызнулась Виалла, на миг отвлекшись от бумаг. Она тут же погрузилась обратно в пучину Ребусовых изысканий, забыв обо всем на свете.

Ее чуть ли не силой заставляли есть, а в чувство на короткое время ее могли привести лишь новости о муже. Когда Бенидора сказала, что завтра навестит Дитра в больнице и отнесет ему записи о времени, на истощавшем, с мешками под глазами лице Виаллы появилась улыбка.

– И поговори с его душевником, – сказала госпожа Парцеса, – обязательно с ним поговори.

Писательница не могла отказать ей.

* * *

Бенидора собрала для Дитра перепечатки, которые никогда не войдут в книгу. Она сказала, что Парцесу это может помочь узнать, с чем он столкнулся. Записи были о времени, об огне и прочем, но суть их сводилась к тому, что Ребус был категорически не согласен растворяться во всемире даже после смерти. Она ушла к Дитру утром, пообещав вернуться через несколько часов.

Ралд и Церус пили бодрящую настойку, когда в дверь постучал привратник. Он держал за ошейник гончую собаку. На ошейнике капсулы не было, зато к спине животного крепился бардачок с посылкой. Поскорее, пока не увидела Виалла, Ралд освободил собаку от ноши, и та унеслась в отделение связи. Привратник подмигнул Найцесу и сказал, что не расскажет госпоже Парцесе о служебном животном, и ушел.

Андра прислала целую папку с материалами о семье Ребуса. Пробежавшись взглядом по бумагам, Ралд с удивлением понял, что все они относились к свидетельствам столичных жителей. Из папки выпала короткая записка, которую он сперва не заметил. От руки Андра коротко пообещала в дальнейшем дослать то, что она обнаружила в Акке, пользуясь властью Министра. Копии материалов педантичная Андра не поленилась заверить.