Речи

{128 Magister militum франк Рихомер осенью или в начале зимы 383–го г. прибыл в Антиохию, Silvers, S. 157.. Письма к нему Либания ерр. 785. 891. 926. 944, относятся, по Seeck'j CS. 257), к З68—391 г.г. В 384–ом г. он был консулом. Зосима, IT 54, сообщает, что дружба Рихомера с ритором Евгением определялась образованностью последнего (οία οφόδοα χαριεντα και άστεϊον) Отсюда и привязанность Рихомера к Либанию. В свою очередь Либаний, в своих письмах к Рихомеру, вспоминает, как о празднике, о поре знакомства своего с ним. Так, особ., ер. 926: «Вспоминая о тех многих и великих знаках внимания, какими ты меня почтил, явившись сюда, и считая себя обязанными отплатою за них, не могу воздать делом, но, быть может, той или иной речью и словами, как и в данном письме. Я желаю, чтобы твоя душа всегда неизменно шествовавшая по стезе добродетели, возбуждавшая восхищение людей, угождавшая богам, протягивала руку помощи честным людям в несчастье, поднимала их, помогала им, а порочных не теснила в случае их падения, но и не защищала их». Ер. 944 «Многое и не раз приводит мне на память те праздники и те дни, которые дали мне возможность проводить время в твоем обществе и я чту те дни, называя их праздниками, не без основания. Ты, и явившись кл, нам, и в своих свиданьях со мной, делал для нас наши беседы слаще меда, так что одни уходили преисполненные довольства, а другие за тем же являлись. И всякая скорбь бежала, ты давал источник радости. А больше прочих получал я, которого ты всегда искал и приглашал и который выслушивал у стены речи, каких другие не слыхали. С тех пор зародившаяся у меня и у города любовь к тебе упрочилась, остается и никогда не изменится. Мы радуемся твоему благополучию а невзгоды твои встречают с нашей стороны соответственное отношение, наши мольбы летят к богам, чтобы всюду ты наслаждался лучшей долей; пусть снова явишься ты с божественным императором сюда и снова вступишь в любимую Аполлоном Дафну, которую ты почтил прогулкой туда и внимательным обозрением, и при том в течении одного дня, полагаю, так как дела призывали тебя к себе, нельзя было посвятить Дафне больше времени. Даровать нам это дело богов, святынь коих много в городе много и в окрестностях его». Те же воспоминания о дружбе и интересных беседах во вступлениях ерр. 891 и 785.}

221. Вот каково это. А если удача и получит исполнение мольбы, я молился, чтобы Прокл прекратил свое правление, которое он обратил в тиранию. И не тщетно молился я, но боги и это дали, и прибавили отставку с позором. Он оказался беглецом, самого себя изгоняющим. Такие дела знал он за собою. 222. И Зевс оборонял от взора его свой праздник [129]. Ведь он осквернил ему лавр великим избиением и кровопролитием. Мне же представлялось, что, как собаки лаем, принуждали его бежать души павших по его вине, постоянно угрожая укусить. Мне пе удалось участвовать в этих Олимпиях, когда то слово, которое я сочинил, но не произносил публично, я принес в дар Зевсу, принесши ему вместе с тем жертву курением стиракса. 223. В продолжение всего времени того правления я подвергался козням людей, поддерживавших с ним знакомство, сам я им не пользовался, и некоторым я представлялся склонным к риску, что не боялся его молний, но, полагаю, благодаря помощи богов, вреда никакого от тех молний не было, а я, проводя жизнь в независимости, подвергая критике то, что происходило, вступал в состязание речами чаще, чем раньше, нимало не потратив времени на Прокла, в то время как другие много извели его, стоя подле, сидя подле, льстя, прося, получая, наживаясь. Мне, который ничего из того не делал, можно было представлять речи в собрания. 224. А между тем много было посольств о мире, много обещаний, но я не предавал себя им и не менял убеждения. Поэтому меня восхваляли и считали подлинным мужем на материках и на островах, при чем доказательством благородства моего характера служило уклонение от общения с ним.

{129 Прокул получил отставку перед летом 384–го г., временем празднования Олимпий, Seeck, S. 248.}

225. Дав нам на смену плохому хорошего правителя, сына Феодора [130], того, что погиб незаслуженно, Судьба дала нам спасение, дала свободу, дала вздохнуть вольно, опечалив только гробовщиков. Он был питомцем Муз, власть получил в награду за поэму и, если его пост мешал ему выступать с речами, он желал пользоваться искусством ораторов и своими почестями мне, сделал себя моим сыном, так что мне можно было говорить с ним строго, как бы и Феодору, если бы он оставался в живых.

{130 См. речи К Икарию и Против Икария.}