Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи (сборник)

И как оно может погибнуть? Правда, его живой дух часто и подолгу дремлет и в состоянии оцепенения укрывается в мертвую оболочку буквы, но он всегда снова просыпается, как только погода в духовном мире благоприятствует его оживлению и приводит в движение его соки; и потому он еще часто будет возвращаться и принимать все новые формы. Основная идея всякой положительной религии сама по себе вечна и всеобща, ибо она есть составная часть бесконечного целого, в котором все должно быть вечным; но все ее развитие и бытие во времени не может быть в том же смысле всеобщим и вечным; ведь, чтобы именно в этой идее видеть центр всей религии, – для этого необходимо не только определенное направление сознания, но и определенное состояние человечества. Если это состояние погибло в свободной игре вселенской жизни, и если развитие идет далее так, что оно уже не может вернуться, то и данное отношение не может более удержать того значения в сознании, в силу которого оно ставило в зависимость от себя все остальные, и тогда эта форма религии уже не может далее существовать. Это уже давно случилось со всеми ребяческими религиями, относящимися к тому времени, когда у человечества еще не было сознания его органических сил: их приходится теперь собирать, как памятники прошлого, и складывать в архив истории; их жизнь прошла и никогда не вернется. Христианство, которое возвышается над всеми религиями, более исторично и более смиренно в своем величии: оно открыто признало бренность своего временного бытия. Настанет время, – говорит оно, – когда уже не будет речи ни о каком посреднике, и когда Отец будет властвовать во всем. Но когда же придет это время? Я, по крайней мере, могу лишь думать, что оно лежит вне всякого времени. Сознание, что все великое и божественное в человеческих вещах подвержено порче, есть одна половина первичного созерцания христианства; наступит ли действительно время, когда она – я не хочу сказать: не будет совсем восприниматься – но не будет бросаться в глаза? Когда человечество будет двигаться вперед столь равномерно и спокойно, что почти нельзя будет заметить, как случайный противный ветер отгоняет его несколько назад в великом океане, который оно пересекает, и только знаток, высчитывающий его движение по звездам, будет знать это, остальные же, смотрящие невооруженным глазом на сами события, не будут непосредственно замечать регресс в человеческих отношениях? Я хотел бы, чтобы это было так, и при этом условии я охотно стоял бы над развалинами той религии, которую я почитаю. Что некоторые блестящие и божественные точки суть первичные носители всякого исправления этой порчи и всякого нового и более тесного сближения конечного с Божеством, – это есть вторая половина исконной христианской веры; и наступит ли когда-либо время, когда сила, влекущая нас к высшему существу, будет столь равномерно распределена между всей массой человечества, что те, которых она движет сильнее, перестанут иметь значение посредников для других? Я хотел бы этого и охотно готов был бы сравнять всякую возвышающуюся здесь вершину; но это равенство, конечно, возможно еще менее, чем какое-либо иное. Время упадка предстоит всему земному, будь оно даже божественного происхождения; новые посланцы Божии будут нужны, чтобы с большей силой привлечь к себе отступившее назад и небесным огнем очистить испорченное; и каждая такая эпоха будет палингенезией христианства, будет пробуждать его дух в новой и более прекрасной форме.

Но если всегда будут существовать христиане, должно ли в силу этого христианство быть безграничным в своем распространении и господствовать над человечеством как единственная форма религии? Оно отвергает это узкое единовластие; оно настолько почитает каждый из своих собственных элементов, что охотно склонно созерцать в нем средоточие особого целого; оно не только хочет до бесконечности созидать в себе многообразие, но готово созерцать и вне себя все то, чего оно не может развить в себе. Никогда не забывая, что лучшее доказательство своей вечности оно имеет в собственной подверженности гибели, в своей собственной, часто грустной истории, и всегда ожидая спасения от несовершенства, которое в данное время теснит его, пусть оно радостно взирает на возникновение, вне места этой порчи, новых, более юных и, если возможно, более сильных и прекрасных форм религии, – на их возникновение в тесном соседстве с ним, во всех пунктах, и даже в тех областях, которые кажутся ей крайними и сомнительными границами религии вообще. Религия религий не может собрать достаточно материала для своего чистого влечения ко всему человеческому; и как нет ничего более нечестивого, чем требование единообразия в человечестве вообще, так нет ничего более нехристианского, чем искание единообразия и религии.