Гораздо больше замешательства возникает, впрочем, из второго, порицаемого здесь недоразумения, именно из того, что не только духовные лица оценивают сами себя по символическому мерилу, но и миряне решаются судить по этому мерилу духовных лиц, и даже общинам предоставляется право требовать, чтобы священник поучал их в согласии с буквой символов. Конечно, в других случаях, когда кто-либо изготовляет какой-либо предмет для моего употребления, то я должен иметь право, если хочу, сам определить, как он должен быть изготовлен, так как ведь только я один могу судить о моей потребности в связи с общей моей природой. Совсем иначе, однако, дело обстоит с учением; ведь если бы я был в состоянии судить, каково должно быть учение о каком-либо предмете, чтобы быть полезным мне, то я собственно уже не нуждаюсь в учении, а могу сам дать его себе, или нуждаюсь разве только в напоминании о нем. Это притязание, следовательно, тем более неправильно, чем резче в иных отношениях проводится различие между духовными лицами и мирянами; ведь где все равны, там было бы более естественно полагать, что возникнет соглашение придерживаться некоторого общего типа. Оно также тем более неправильно, чем более поучение духовных лиц есть свободное излияние сердца, как это, благодарение Богу, еще всюду имеет место в евангелической церкви, и чем меньше придается особое значение повторению установленных формул, как это встречается в римской и греческой церкви. И если миряне – все равно, будь то отдельные лица – покровители церкви или общины, – или государственная власть, как целое, или даже сами общины – хотят определить, что соответствует букве символов, и как далеко простирается ее авторитет в области свободного поучения, то в этом содержится еще та извращенность, что ведь буква символов исходит от духовных лиц, которые, конечно, не хотели дать через нее мирянам власть над собой, и что миряне только через духовных лиц и с помощью их обучения оказались способными понимать букву символов. Эта извращенность достигает апогея, когда глава государства лично, как таковой, считает себя управомоченным и способным обсуждать букву символов другой церковной общины и отношение ее духовных лиц к этой букве, а тем самым, следовательно, определять, какие религиозные речи лиц, религиозность которых ему совершенно чужда, могут или не могут содействовать развитию этой религиозности. Представим себе, например, что китайский император, хотя и терпел бы христианство, но через своих мандаринов заботился бы о том, чтобы ни одно христианское направление не уклонялось от своих символов. Здесь можно утешаться лишь тем, что дальше идти некуда и что отсюда возможен лишь поворот назад.
13) Это отношение, в некотором смысле, выступает яснее всего в римской и греческой церкви, так как там, с одной стороны, резче всего выражена противоположность между священниками и мирянами, которые там представляются как бы двумя различными классами христиан, и, с другой стороны, духовные лица не ограничиваются управлением общинами; это есть главная задача лишь части духовенства, именно белого духовенства, и только побочное дело для другой части, которая должна преимущественно жить в высшем религиозном созерцании. Поэтому там духовенство в своей внутренней совместной жизни составляло истинную церковь; миряне же признаются людьми, которые еще нуждаются в религиозном воспитании и потому подчинены постоянному и строгому духовному руководительству; и высшим торжеством этого руководительства является, когда некоторые из мирян становятся достойными включения в указанную более узкую сферу религиозной жизни. И действительно, мы должны были бы признать, что в католической церкви воплощены основные черты установленной здесь теории, если бы в других отношениях не было явственно, напротив, резкое противоречие между ними. И при этом я ссылаюсь не на несовершенство выполнения, не на плохой состав духовенства и не на нечестивую пустоту монастырской жизни; ведь в таком случае можно было бы сказать, что это есть лишь неудавшаяся попытка выразить истинную церковь вне связи с теми, кто должен еще получить религиозное воспитание. Нет, главное здесь то, что неудача начинания предопределена его основами, ибо по идее созерцательная жизнь должна быть совершенно отделена от деятельной, и высшая религиозная жизнь признается несовместимой с последней; я говорю: «по идее», так как на практике духовенство, и даже монашество, часто более всего пропитано мирскими заботами. И если, на основании всего вышесказанного, подвести итог тому, что от этого далее зависит, то вряд ли можно будет сомневаться, что и в этом отношении протестантизм есть возврат к верному пути для воплощения истинной церкви и что он больше содержит в себе от последней, чем католицизм.