Правда, даже мудрецы говорят: будь умеренным и удовлетворяйся одним, жить есть одно дело, а погружаться в глубины созерцания – иное; когда ты быстро несешься в потоке времени по миру, ты не можешь вместе с тем спокойно созерцать свое внутреннее существо. И художники говорят: измышляя и творя, душа должна всецело растворяться в своем предмете и не вправе знать, что она делает. Но мужайся, моя душа, не внемли рассудительному оклику! спеши навстречу своей цели! быть может, она иная, чем у этих людей. Человек способен на бо́льшее, чем он мнит; но даже стремясь к величайшему, он достигает лишь части. Если самое тайное внутреннее мышление мудреца может одновременно быть действием на мир вовне – сообщением ему мыслей и наставлением его, – то почему же это внешнее действие в мире, каково бы оно ни было, не может быть одновременно тихим созерцанием действия? Если самосозерцание духа есть божественный источник всякого творчества и искусства и если он только в себе может найти то, что он воплощает в бессмертных творениях, почему же при всяком творчестве и воплощении, которое выражает всегда только его самого, он не может обратить взор и на самого себя? Не разделяй того, что навеки соединено, не дроби своего существа, которое не может лишиться ни действования, ни знания о последнем, не разрушая самого себя. Приводи в движение все в мире и осуществляй все, что́ можешь, отдавайся сознанию своих прирожденных границ, пользуйся всеми средствами духовного общения, обнаруживай своеобразное в себе и налагай свой отпечаток на все, окружающее тебя, трудись над священными творениями человечества, привлекай к себе все дружественные души; но всегда заглядывай в самого себя, знай, что́ ты делаешь, и постигни меру и форму своей действенности. Мысль, в которой они стремятся постигнуть Божество, вечно для них недостижимое, содержит все же правду прекрасного символа того, чем должен быть человек. Мир дан духу силою его воли; высшая свобода скрыта в его деятельности, которая выражается в его многообразном действовании вовне; и неизменно сознавая самого себя и свою тождественность в этом действовании, он живет блаженною жизнью. Итак, дух не нуждается ни в чем, кроме себя самого; и никогда созерцание не покидает предмета, никогда предмет не умирает ранее созерцания. Так они измыслили и бессмертие, которое они весьма нетребовательно ищут лишь по окончании времени, вместо того, чтобы искать его внутри времени и над ним, и их басни мудрее их самих. Ведь чувственному человеку внутреннее действование кажется лишь тенью внешнего деяния, и потому они поместили душу навеки в царство теней, и решили, что там внизу ее темная жизнь состоит в убогом отражении ее прежней деятельности. Но яснее Олимпа то, что́ скудное сознание изгнало в подземную тьму, и царство теней есть для меня уже здесь прообраз действительности. Для них Божество находится вне временного мира, и они навсегда освобождают человека по смерти от границ времени, чтобы он созерцал и восхвалял Божество; но уже в этой жизни дух витает над миром времени, и такое созерцание есть вечность и небесное блаженство бессмертного песнопения. Посему начни уже ныне свою вечную жизнь в неустанном самосозерцании; не заботься о том, что придет, не плачь о том, что ушло; но заботься не потерять самого себя и плачь, если ты слепо несешься в потоке времени, не храня неба в себе самом.
2. Испытания