Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи (сборник)

Так свобода есть для меня источник всего, первое и глубочайшее начало бытия. Когда я возвращаюсь к себе, чтобы созерцать ее, то мой взор уже удалился за пределы времени и свободен от границ необходимости; исчезает всякое гнетущее чувство рабства, дух сознает свою творческую сущность, для меня восходит свет Божества и разгоняет далеко вокруг меня туман, в котором печально блуждают другие. И каким я нахожу себя и познаю в этом созерцании, – это не зависит от судьбы или счастья, – от того, сколько счастливых часов выпало на мою долю, или что́ создано или укреплено моей деятельностью, и насколько удалось внешнее воплощение воли: ибо все это есть ведь не я сам, а только мир. Пусть действие, которое я созерцаю, было направлено на то, чтобы дать человечеству власть над его великим телом, питать последнее, обострять его органы, или мимически и художественно формировать его как отпечаток разума и души; насколько я нашел его при этом готовым воспринять мою деятельность, насколько легко было влиять на грубую массу и властвовать над нею силою духа, – все это, правда, указывает, насколько велико господство над этим телом свободы всех и что́ может и что́ не может быть еще осуществлено; но этим не определяется внутренняя сила самого действования; самого себя я не нахожу лучшим или худшим в зависимости от того, были ли внешние условия действования более или менее благоприятными; и я не нахожу также, чтобы этим мир с железной необходимостью предуказывал мне меру моего значения. И подобно тому, как у сильной и здоровой души физическая боль не легко отнимает ее господство над телом, так и я сознаю себя свободно одушевляющим грубую материю и властвующим над нею, все равно, несет ли это мне скорбь или радость. То и другое свидетельствует о внутренней жизни, а внутренняя жизнь есть создание духа и его свободное дело.

Или моя действенность была направлена на то, чтобы определять человечество во мне самом, выразить одну из его сторон в своеобразной форме и точных очертаниях, и этим саморазвитием одновременно развивать мир, предоставляя общению свободных духов самостоятельное и свободное действование; для взора, обращенного на «ту задачу, остается безразличным, возникло ли непосредственно из этого вне меня что-либо, прочно утвержденное в сознании других людей, и связывается ли тотчас же мое действование с действованием других людей. Моя деятельность все же не была пустой; если только я сам в себе стал более определенным и своеобразным, то все же я положил основу и тому, чтобы действование другого человека рано или поздно столкнулось с моим в иной форме, чем прежде, и в сочетании с ним явственно воплотило мое дело. Поэтому созерцание самого себя никогда не наводит на меня уныния, и никогда я не пою жалобных песен о разбитой воле и неосуществленных намерениях, подобно тем, кто не проникает в свои глубины и мнит найти себя лишь в единичном и внешнем.