Эта жалоба, что среди нас не существует явственных и признанных всем миром представителей религиозности, все же не противоречит тому, что́ я выше утверждал с полным сознанием значения своих слов, именно что и наша эпоха не менее благоприятна религии, чем всякая иная. Конечно, общая масса религиозности в мире не уменьшилась; но раздробленная и слишком далеко разъясненная насильственным давлением, она обнаруживается лишь в мелких и легких, хотя и в частных явлениях, которые скорее увеличивают многообразие целого и усложняют взор наблюдателя, чем способны сами по себе произвести сильное и возвышенное впечатление. Убеждение, что существует много людей, которые отдают самое свежее благоухание своей юной жизни священной жажде и любви к вечному и непреходящему и лишь позднее подчиняются миру, а быть может, и никогда не подчиняются ему вполне; что нет никого, кому бы хоть раз не явился мировой дух, кто не покраснел бы и не устыдился себя самого и своей недостойной ограниченности перед тем всепроникающим взором мирового духа, который, не видя, ощущают опущенные ниц глаза, – это убеждение я здесь вновь повторяю, и пусть судит его сознание каждого из вас. Лишь героев религии, святых душ, как они некогда бывали, которым религия есть все и которые всецело проникнуты ею, недостает и неизбежно должно недоставать нашему поколению. И когда я размышляю о том, что́ должно случиться и какое направление должна принять наша культура, чтобы снова могли явиться религиозные люди более высокого стиля, как редкие, правда, но все же естественные продукты своего времени, – то я нахожу, что все ваши стремления – сознательно или нет, решайте это сами – немало способствуют палингенезии религии; я нахожу, что отчасти деятельность, общая вам всем, отчасти стремления более узкого круга, отчасти, наконец, возвышенные идеи некоторых исключительных умов могут быть использованы в ходе человечества для этой конечной цели.