Правда, я должен был бы говорить вам лишь об одной религии; ибо иудейство уже давно есть мертвая религия, и те, кто теперь еще носят его окраску, в сущности, только рыдают над нетленной мумией и оплакивают его смерть и печальное наследие. Но мне хочется сказать вам несколько слов и об этой форме религии, не потому, что она была предшественницей христианства – я ненавижу в религии такого рода исторические оценки; каждая религия имеет собственную и вечную необходимость, и каждая имеет первичное начало. Нет, меня привлекает прекрасный детский характер иудейства, и этот характер настолько загроможден, и иудейство как целое есть такой разительный пример порчи и полнейшего исчезновения религии из масс, в которых она некогда находилась, что именно поэтому стоит поговорить о ней. Отнимите все политическое и, с Божьей помощью, все моральное, чем обычно характеризуется это религиозное направление; забудьте о всей попытке связать государство с религией – чтобы не сказать: с церковью; забудьте, что иудейство было, вместе с тем, в некотором смысле орден, основанный на старой истории рода и поддерживаемый жрецами; взгляните лишь на подлинно религиозное в нем, к чему все это не относится, и скажите мне, каково просвечивающее здесь повсюду сознание человека об его положении в целом и об его отношении к вечному? Это есть сознание всеобщего непосредственного возмездия, о самобытной реакции бесконечного против всего отдельного конечного, что считается возникшим по произволу. Так все здесь рассматривается, – возникновение и уничтожение, счастье и несчастие, и даже в самой человеческой душе постоянно чередуется проявление свободы и произвола и непосредственное воздействие Божества. Все иные свойства Бога, которые так же воспринимаются, подчинены этому правилу и рассматриваются всегда в связи с ним; награждающим, карающим, укрощающим единичное с помощью единичного, – таким всегда здесь представляется Божество. Когда ученики спросили однажды Христа: «Кто согрешил, они ли или их отцы?», и Он им ответил: «Думаете ли вы, что эти грешили более, чем другие?», то в этом вопросе в самой резкой форме был выражен религиозный дух иудейства, а в ответе Христа – полемика против него. Отсюда – проходящий всюду параллелизм, который не есть случайная форма, и диалогический характер, который встречается во всей сфере религиозности. Вся история, будучи постоянным чередованием между действием человека и ответным действием Божества, изображается, как беседа между Богом и человеком в слове и действии, и все, что включено в историю, объединено лишь этой точкой зрения. Отсюда святость традиции, которою поддерживалась последовательность этой великой беседы, и невозможность достичь религии иначе, чем через посвящение в эту беседу; отсюда еще в позднейшие времена спор между сектами о том, владеют ли они этой продолжающейся беседой. Из этого же воззрения проистекает то, что в иудейской религии дар прорицания развит более совершенно, чем в какой бы то ни было иной; ведь в прорицании даже христиане – лишь ученики иудейской религии. Дело в том, что вся эта идея носит в высшей степени детский характер и рассчитана лишь на небольшую арену, где ничто не запутывается и, при простоте целого, естественные последствия действий ничем не нарушаются и не задерживаются; но чем более народ, исповедующий эту религию, выдвигался на мировую арену и вступал в связь со многими народами, тем труднее становилось выражение этой идеи, и фантазия должна была предвосхищать слово, которое еще предстояло произнести Всевышнему, и как бы издали магически раскрывать взору вторую часть того же момента, преодолевая пространство и время. Такова сущность прорицания; и стремление к нему неизбежно должно было сохранять значение главного явления иудейства, пока было возможно удержать указанную основную идею иудейства и вместе с ней – первоначальную форму иудейской религии. Вера в мессию была ее высшим созданием; она была прекраснейшим плодом, но и последним усилием ее существа. Новый владыка должен был явиться, чтобы восстановить в прежнем величии Сион, в котором умолк голос Господа; и подчинение народов старому закону должно было распространить на мировые события тот простой ход патриархального времени, который был нарушен распрями народов, взаимным столкновением их сил и различием нравов. Эта вера сохранилась надолго; так отдельный плод остается висеть до суровой зимы и засыхает на ветви дерева, ствол которого давно уже потерял жизненную силу. Ограниченность точки зрения предоставила этой религии как религии лишь краткий срок жизни. Она умерла; когда были завершены ее священные книги, то беседа Иеговы с его народом была признана законченной. Политический союз, который примыкал к ней, еще долго влачил дряхлое существование, а внешние ее черты сохранились еще до более позднего времени – неприятное явление механического движения, после того, как дух и жизнь уже давно исчезли.