Речники

– Ой, мама! Думала, что последняя. Так бежала, так бежала, чуть на ляхи не вылила. А остальные где? Неужто опоздают, козы драные? Ан, нет. Вон Краснушка чешет, тропы не разбирая, как лосиха перепуганная. А Малхушка-свинюшка, опоздает как должное. Вот помяните моё слово веское.

Тут она, наконец, сделала своё дело нехитрое, оправила подолы широкие на ней как на шесте висевшие да кинулась к Зорьке с помощью, на ходу рубаху с поясом скидывая. Хотя с её-то вичками вместо рук натруженных, толку было, как от рыбы в реке при сборе навоза на пастбище.

Когда ушат уже плавал, на волнах покачиваясь, а три кутырки вооружившись ковшами деревянными для забора воды солнечной, молча стояли по пояс в реке утренней, ожидая восхода светила с нетерпением, откуда-то издалека с берега до них донеслось жалобное блеяние Малхушки запыхавшейся:

– Девки! Меня подождите! Я быстрень…

Тут она резко заткнулась, споткнувшись да грохнувшись.

– Давай быстрей, – крикнула Зорька в ответ, даже не оборачиваясь да тут же тихонько добавила, – толстожопка ты наша неповоротливая.

Стоящие рядом кутырки, уже до костей промёрзшие, прыснули в губы синюшные. Зорька взглянула на них мельком да ужаснулась от увиденного, Подумав про себя: «Неужто, и я такая же?» За спинами послышался всплеск воды. Это Малхушка с разбегу в реку кинулась. До кадки волна дошла, и та взбрыкнулась да так, что Зорька её державшая, чуть бадью из рук не выпустила.

Ушат и без волны постоянно норовил опрокинуться. Толи неустойчивый был по своему строению, толи три руки, в края вцепившиеся, тянули его на раскоряку без за зренья совести, от чего он никак не мог сообразить, деревяшка долблёная, кому подчиняться да в какую сторону кидаться.

– Да тише ты, – рявкнула на подругу Зорька замёрзшая, оттого обозлённая.

Но опоздавшая будто и не слышала. Пёрла напролом, словно лодка под парусом, продолжая создавать волны великие. Только уцепившись за ушат да в очередной раз, чуть не опрокинув его к едреней матери, остановилась, тяжело дыша аж с голосовым присвистом.

– Хватай ковш, дура, – зашипела на неё Краснушка синюшная, – вон уж показалось солнце краешком.

И тут закипела работа чародейственная. Девки пригибались к воде текущей, так что груди под рубахами нижними ныряли в воду холодную, да всматриваясь в отражение словно в зеркало, ловили восходящий диск светила в ковши деревянные, как бы зачерпывая его вместе с водой речной. Вылив «пойманное» в ушат плавающий, опять мочили груди девичьи, вылавливая очередное отражение.

Зорьку уже колотило от холода. Дрожало всё тело, но почему-то руки особенно. Да и ноги чего греха подкашивались. К тому ж пальцы так окоченели, что едва ковш удерживали. Она то и дело внутрь ушата поглядывала, но тот, как назло, набирался медленно. Ещё нырнув пузом пару раз, она поняла, что больше не выдюжит. Коли задержится в реке хоть ещё на чуть-чуть, то попросту околеет, как рыба мороженная.

– Всё, кончаем девки, – проговорила она с явной дрожью в голосе, с трудом разжимая челюсти непослушные, а те только разомкнувшись, тут же принялись зубами стучать позвякивая.

Никто возражать не стал. Все дружно покидали ковши в ушат, да потащили его к берегу. Зорька глянула на Елейку рядом выплывающую да от испуга аж вздрогнула. Не Елейка это вовсе была, а Смерть ходячая. Лицо без единой кровиночки. С синей аж до черноты полоской губ безжизненных. С остекленевшими глазами ледяными да уж в предобморочном состоянии. Она передвигалась, не толкая посудину, а держась за её руками обеими, схватившись мёртвой хваткой побелевшими пальцами да тащилась из воды в нагрузку к ушату полному. Елейка бы давно запросилась на берег, но замёрзла так, что и «кыш» сказать была не в состоянии.

Дотащив наполненный ушат до мелководья песочного, они брякнули его на дно реки да сами на берег выскочили. Правда, не все. Елейку пришлось сначала отцеплять от посудины, а затем под руки выволакивать. Но тут оказалось, что в воде ещё было тепло! Бриз утренний схватил Зорьку за все внутренности ледяной хваткой безжалостной. По крайней мере, ей так показалось-померещилось. Зубы застучали так, что голова задёргалась, отчего девка никак не могла собрать в кучу глаза да сфокусировать их хоть на чём-нибудь.

Ярица обхватила себя руками да запрыгала, пытаясь хоть маленько согреться движением, но мокрая рубаха прилипла к коже как банный лист и высасывала последнее тепло из тела окоченевшего. Она скинула её не раздумывая, и принялась растирать конечности посиневшие, да плохо уже что-либо чувствующие. Девки по её примеру кинулись делать то же самое. Высказав что-то невнятное себе под нос, Зорька принялась искать свою рубаху верхнюю. Она точно знала, что та была ещё сухой, не намоченной. Резкими движеньями дёргаными кое-как натянула найденное да принялась опять прыгать как полоумная.

– Надо было хоть костёр развести, – пробурчала Малхушка недовольная, в воде, между прочим, просидевшая меньше всех.

– Ага, – огрызнулась Зорька скачущая, – все мы умные, когда задним умом думаем.