Кузнец поднял голову и, увидев лицо Чжи-шэня, на котором безобразно торчала отросшая щетина, сперва испугался. Прекратив работу, он произнес:
— Пожалуйста, присядьте, святой отец. Что прикажете вам изготовить?
— Мне надо выковать монашеский посох и кинжал,— ответил Чжи-шэнь.— Есть ли у тебя сталь высшего сорта?
— Сейчас у меня есть очень хорошая сталь,— ответил кузнец.— Какого веса вы хотели бы иметь посох?
— В сто цзиней,— сказал Чжи-шэнь.
— Что вы! — засмеялся кузнец.— Это будет очень тяжелый посох. Боюсь, что мне и не выковать такой. Да и как вы будете носить его? Даже меч Гуань-вана[21]
весил всего восемьдесят один цзинь!— А чем я хуже Гуань-вана? — вспылил Чжи-шэнь.— Он тоже был всего-навсего человек!
— Я всем говорю,— ответил кузнец,— что можно выковать посох не тяжелей сорока или пятидесяти цзиней весом. Да и тот слишком тяжел!
— Ну, пусть будет по-твоему! — согласился Чжи-шэнь.— Сделай мне посох, как меч Гуань-вана — в восемьдесят один цзинь.
— Такой посох будет очень толст,— уговаривал Чжи-шэня кузнец,— некрасив и неудобен. Послушайтесь моего совета, отец, и я выкую вам хорошо закаленный посох в шестьдесят два цзиня. Но если он покажется вам слишком тяжелым, то пеняйте на себя! Насчет кинжала — ясно, о нем не стоит и говорить. Все это я изготовлю вам из самой лучшей стали.
— А сколько будут стоить эти две вещи? — спросил Чжи-шэнь.
— Сговоримся,— отвечал кузнец,— за все я возьму пять лян серебром.
— Будь по-твоему,— сказал Чжи-шэнь.— А если сделаешь хорошо, то сверх платы получишь еще и вознаграждение.
Взяв задаток, кузнец сказал:
— Так я сейчас же и примусь за работу.
— У меня тут осталась кое-какая мелочь,— добавил Чжи-шэнь.— Может быть, купим немного вина и выпьем?
— Вы уж, пожалуйста, отец, устраивайте это сами,— промолвил кузнец.— Мне нужно закончить работу, и я не могу составить вам компанию.
Расставшись с кузнецом, Чжи-шэнь прошел не более тридцати шагов и увидел вывеску кабачка. Откинув дверную занавеску, он вошел в комнату, уселся за столик и, постучав по нему, крикнул:
— Подать вина!
К нему тотчас подошел хозяин и вежливо сказал:
— Извините меня, отец, но дом, который я занимаю, и деньги, на которые торгую, дал мне монастырь. Настоятель строго-настрого запретил всем нам, торговцам, продавать вино монахам, иначе он отберет деньги и выгонит из дома. Не вините меня — сами видите, в каком я положении.
— А ты все же подай мне немного вина,— стал просить Чжи-шэнь.— Я никому не скажу об этом.
— Никак нельзя,— отвечал хозяин кабачка.— Может быть, вы пойдете куда-нибудь в другое место. Прошу вас, не гневайтесь!
Что было делать Чжи-шэню? Он встал и, уходя, угрожающе сказал:
— Хорошо, я найду вино в другом месте, а потом вернусь и поговорю еще с тобой!
Невдалеке Чжи-шэнь увидел вывеску другого кабачка. Он немедленно завернул туда, сел и потребовал:
— Хозяин! Подай скорее вина, пить хочется!
— Отец,— ответил хозяин,— разве вы не понимаете нашего положения? Вы должны знать о приказе настоятеля. Почему же вы хотите разорить меня?
Несмотря на все уговоры, хозяин так и не согласился отпустить Чжи-шэню вина. Тот заходил еще в несколько питейных заведений, но и там он ничего не добился.
«Надо пойти на какую-то хитрость,— подумал Чжи-шэнь,— а то так и останешься без выпивки...» Тут он заметил на краю поселка, под абрикосовыми деревьями, шест с метлой[22]
. Там был небольшой кабачок, и Лу Чжи-шэнь поспешил туда. Он вошел и, сев у окна, окликнул хозяина:— Эй, подай-ка вина прохожему монаху!
Взглянув на него, хозяин спросил:
— Ты откуда пришел?
— Я странствующий монах. Только что пришел к вам в поселок и хочу немного выпить,— отвечал Чжи-шэнь.
— Если ты из монастыря на горе Утай, я не могу продать тебе вина.
— Да нет же,— возразил Чжи-шэнь.— Давай скорее вино.
Хозяин оглядел Лу Чжи-шэня с ног до головы и, решив, что по виду и по разговору гость отличается от здешних монахов, спросил:
— Сколько тебе подать вина?
— Да не спрашивай, наливай побольше,— сказал Чжи-шэнь.
Выпив десяток чашек, он опять подозвал хозяина.
— Найдется ли у тебя какое-нибудь жаркое? Подай мне!
— С утра было немного говядины, да я уже всю распродал,— развел руками хозяин.
Но в это время Чжи-шэнь почуял запах мяса. Он вышел на улицу и увидел, что на очаге около стены в горшке варится собачье мясо.
— У тебя же есть собачина, почему ты не хочешь мне продать?
— Я не думал, что монах станет есть собачину,— отвечал хозяин.— Потому и не предлагал тебе.
— Вот, держи деньги! — сказал Чжи-шэнь, вытаскивая все свое наличное серебро.— Давай мне половину твоего мяса!
Хозяин торопливо отрезал половину сварившейся собачьей тушки, накрошил немного чесноку и поставил еду перед Чжи-шэнем. Последний так и накинулся на мясо, разрывая его руками и обмакивая в чесночную приправу. Не забывал Чжи-шэнь и о вине. Выпив с десяток чашек, он все более входил во вкус и требовал еще и еще.
Хозяин кабачка остолбенел от удивления и только вскрикивал:
— Ну и монах! Вот чудеса!
— Я не даром у тебя ем! — огрызнулся Лу Чжи-шэнь, свирепо посмотрев на хозяина.— Какое тебе дело до меня?