Red Cell

Вестибюль напоминал небольшой храм — тридцать ярдов в длину, темно-серая мраморная колоннада с двух сторон, а вдоль нее — бронзовые скульптуры и стандартные серые виниловые диваны. Серо-голубой ковер с эмблемой ЦРУ в центре вполне соответствовал полумраку, несколько странному для вестибюля, который обычно бывает ярко освещен. Посмотрев вверх, Кира увидела, что стеклянный купол засыпан снегом и сквозь него не может пробиться солнце, отчего все вокруг кажется тусклым. У входа не было никого, кроме охранника, сидевшего за столом. Настольная лампа отбрасывала круг теплого света.

Кира пересекла вестибюль, провела пропуском над турникетом и ввела код. Рычаги раздвинулись, и охранник даже не поднял на нее глаз. Кира прошла к эскалатору, который вел на нижние этажи. В окна от пола до потолка был виден пустой двор внизу и внушительное старое здание штаб-квартиры в нескольких сотнях футов. Полумрак и тишина создавали ощущение абсолютного безлюдья, от которого становилось не по себе, учитывая размеры старого здания в окнах. Комплекс Управления занимал триста акров, вырубленных в Национальном лесу имени Джорджа Вашингтона вдоль шоссе, неподалеку от Потомака. Глядя со стороны, невозможно было понять, сколько народу здесь работает. В любом случае точное количество сотрудников хранилось в секрете, а из-за размеров здания Кира чувствовала свою незначительность.

«Всего лишь шестеренка в машине».

Снова появилось желание вернуться, но она безжалостно его подавила, и ей опять захотелось выпить.

Чтобы дойти до цели, понадобились долгие три минуты. Вестибюль отдела медицинской службы на первом этаже выглядел словно обычный врачебный кабинет, и это удивило ее еще тогда, когда она пришла сюда первый раз. Медицинское учреждение, ничем не отличавшееся от гражданских, казалось совершенно неуместным в правительственном здании, тем более что оно вклинивалось между музеем Управления и вестибюлем старой штаб-квартиры.

Кира прошла регистрацию. После короткого ожидания медсестра провела ее в смотровую. Кира заняла привычное место на смотровом столе. Сестра заверила, что врач придет через несколько минут.

Пришел доктор — старый, с седыми волосами и обветренной кожей, но в молодости, подумала Кира, он, наверное, был симпатичный. Доктор молча изучал ее карточку, а у Киры было время внимательнее изучить его самого. Она уже была здесь сразу после Каракаса и разговаривала с другим врачом о его работе, достаточно незамысловатой: она состояла главным образом в осмотрах и прививках сотрудников, отправлявшихся за границу. Обычно у врачей было много работы на Рождество, когда приходилось делать бесплатные прививки от гриппа всем посетителям. Но иногда заглядывали аналитики за консультацией по поводу пациентов, имен которых они не называли, хотя у докторов был допуск к совершенно секретной информации. Вероятно, пытались выяснить, не собирается ли умереть какой-нибудь особенно непопулярный лидер иностранной державы, что в отсутствие самого пациента становилось настоящей головоломкой.

Иногда им приходилось лечить пациентов вроде Киры — от ран или болезней, полученных в местах, о которых не всегда можно было говорить. Она не сомневалась, что это хоть как-то нарушает монотонность их работы.

— Рука все еще болит? — наконец спросил врач, закрывая карточку и кладя ее на маленький столик сбоку.

— Да, — призналась Кира. — Плохо сгибается. Не очень удобно водить машину.

— У вас коробка-автомат или механика?

— Автомат, — ответила Кира.

Езда по кольцевой дороге на ручной передаче превратилась бы в пытку, так как большую часть времени приходилось то останавливаться, то ехать дальше.

— Обычно она не беспокоит, если не надо резко повернуть или настроить радио.

— Вероятно, последствия глубокого повреждения тканей, — предположил врач. — У вас отсутствуют фрагменты трехглавой и плечевой мышц, шрам уходит глубоко в мускул. Рубцовая ткань не слишком эластична, так что придется смириться с некоторой потерей гибкости. Думаю, она не слишком велика, но заметна. Вы правша или левша?

— Левша.

— Это хорошо. Ведущая рука не пострадала, — сказал доктор.

Кира не сомневалась, что он лишь пытается ее утешить.

— Ладно, давайте посмотрим.

Кира расстегнула рубашку и вытащила из рукава правую руку, обнажив сложенный в несколько раз бинт, приклеенный пластырем с обратной стороны плеча. Врач снял бинт, осторожно оторвав пластырь. Рана тянулась поперек плеча почти на три дюйма. Ее края, аккуратно подрезанные скальпелем и стянутые вместе, удерживали два десятка швов.

Доктор рассматривал рану, слегка поворачивая руку из стороны в сторону.

— Неплохо, — сказал он наконец. — Никаких признаков инфекции. Думаю, можно снять швы, но на всякий случай поносите повязку еще две недели.

Кивнув, Кира снова засунула руку в рукав и поправила рубашку.

— Как вы переносите викодин? — спросил врач.

— Думаю, неплохо, — ответила Кира. — По крайней мере, он позволяет мне заснуть. Хотя рука иногда все равно болит, где-то в глубине кости.