Red is my favourite colour (СИ)

Череда вопросов множилась в голове с каждой секундой, пока я пыталась найти ответы хотя бы на одни из них. Поток сознания завёл меня далеко-далеко в дебри, откуда было не так просто выбраться. Я всё крутила кусочки пазла и так, и эдак, старалась посмотреть на ситуацию под другим углом — вопросов меньше не становилось.

Я не заметила, как за окном стало совсем темно, и комната отчаянно нуждалась хотя бы в одной свече, пока я не набила себе ещё больше синяков, нарезая круги и ударяясь об угол кровати. Как там говорит Корбатов? «Утро вечера мудренее»? Вот и славно, потому что голова уже раскалывалась от усердной умственной работы.

Наскоро умывшись в скромной ванной над умывальником, я поспешила лечь в постель и забыться сном — только бы не терзаться мыслями и не улетать воображением далеко-далеко в каменный замок в Шотландии.

Проворочалась в кровати добрых два часа, так и не увидев и намёка на сон. Меня кидало от пьянящих мыслей к отрезвляющим и жестоким, от надежды к разочарованию, от ненависти к… любви.

Опьяняли, как хмель, предположения о том, что этот стих действительно посвящён мне, но тут же тяжёлой реальностью опускалось на плечи осознание, что этого просто не может быть. Дело не в том, что Себастьян Сэллоу не в состоянии написать такое чувственное и нежное стихотворение — по крайней мере, я бы в такое никогда не поверила. Даже если он и сделал это, то точно не из-за меня. Какая глупость! Мне было жутко стыдно за мысли об этом, какая самонадеянность! Хотелось зарыться глубже под одеяло и стереть себе память. Как можно вообще допустить такую бредовую мысль, такую нелепицу? Себастьян Сэллоу влюблён… Я истерично засмеялась в кулак, зажмурив глаза. Это просто немыслимо. Почему тогда в животе столько бабочек? Как тогда, после поцелуя в Крипте…

Действительно… Почему же он тогда сделал это? Вообще-то, после того дня я старалась об этом не думать, к тому же эта дуэль, его ранение и прочие неприятности вытеснили лишние мысли из головы, уступив место более насущным проблемам.

Ещё в интернате Ася мне рассказывала, что мальчишки иногда творят всякую ерунду, не подумав как следует. Мы хихикали, покрывались краской с ног до головы, но продолжали сплетничать, когда на соседней улице, в интернате для мальчиков, начинался час прогулки. Во избежание всяких недоразумений нас выводили гулять в разное с ними время, но это не мешало девчонкам прилипать к окну и следить за беготнёй ребят. Я всегда морщилась и кривилась, потому что они такие шумные, такие громкие, но этим и вызывали интерес: если нам не разрешалось даже прыгать на скакалке, то они могли играть в мяч и даже показывать друг другу языки. Мы с Асей завистливо наблюдали за весёлой прогулкой мальчишек и гадали, что же у них на уме?

Прошло много лет, а я так и не поняла, что там? Чем можно думать, чтобы поступать так, как поступают Себастьян и Гаррет?

Я с головой окунулась в туман своих разношёрстных мыслей, и эта ниточка унесла меня глубоко в воспоминания, пока я не обнаружила себя в слезах, свернувшуюся в калачик. Одна жестокая мысль вспорола сознание, обнажая все болевые точки. Даже если Себастьян посвятил стихотворение мне, то после того мерзкого поцелуя Уизли он испытывает ко мне лишь отвращение. Поэтому и не заботился о своём пиджаке и блокноте — для него теперь это не больше, чем стопка листов с чернилами.

Стало нестерпимо грустно и тоскливо. От одиночества на душе скребли кошки — я совсем не привыкла спать одна в комнате. Даже летом, путешествуя и оставаясь у местных, ночевала с кем-то в помещении или же в общей зале. А здесь так тихо, так одиноко… Не с кем поговорить, излить душу, зализать раны.

Совершенно не соображая, что делаю, я перекатилась на другую сторону кровати, вдыхая аромат дерева, оставшийся с вечера. Перегнувшись, потянулась к чемодану. Задетый дневник недовольно заворчал, и я поспешила его упокоить — не дай Мерлин кто-то услышит и поинтересуется, кто это тут у меня разговаривает. Аккуратно подтащила к себе пиджак и, воровато оглянувшись по сторонам, обняла его, как Поппи пушишку. Пусть он думает обо мне, что хочет, но сейчас я представлю, что Сэллоу действительно влюблён. Влюблён в меня.

Неистово, как глоток воды в зной, я вдыхала этот упоительный аромат. Он кружил голову, и чихать не хотелось совершенно! Бабочки в животе устроили настоящий кавардак, и я почти хихикала от щекотки, от захватывающих дух чувств. Сладкая истома потянулась ниже от пупка, и я стыдливо зарылась в подушку. В общей комнате я бы себе такого позволить ну никак не смогла. Пьянили и раскрепощали свобода, тёмное время суток, этот запах, бредовые мысли о том, что стих всё же написан для меня. Всё это превращалось в один сплошной наэлектризованный комок эмоций. Казалось, дотронешься до него и непременно обожжёшься. А я, как кошка, играла с этим клубком, поддевая его лапами, опускалась ниже и виляла хвостом, выпрыгивала на него из-за угла и радостно улепётывала прочь.