Редактировать или удалить (СИ)

Голос тихий, текучий, непривычно умиротворяющий, словно весь этот разговор сущий пустяк, формальность.

- То есть, скоро я забуду ту жизнь, останется только эта?

- В голосе твоём оглушительное эхо печали. Неужели это горечь потери?

- Те воспоминания часть меня. За свои двадцать лет я прожил сорок, я помню всё, что было до и тут, и там. Иногда память тасует воспоминания, как карты из разных колод, и мне становится трудно их разделить. Это сводит с ума. Но теперь всё встало на свои места, вы здесь, а значит, я не сплю, и у меня действительно получилось.

Он благодарно улыбнулся старушке и та понимающе кивнула.

- Решай.

Том колебался. Каким бы тёмным не было его старое настоящее, сквозь него всё равно иногда пробивались лучи света, и он не был уверен, что готов с ними расстаться.

- Всё равно, что умереть, - озвучил он главный свой страх.

- Или вовсе не родиться. Если идти вперёд, но постоянно оглядываться назад, можно упасть и свернуть шею.

Конечно она была права, просто потому, что не умела ошибаться, и Том понимал это, но поймал себя на трусливой мысли, что было бы гораздо проще, не предупреди она о своих намерениях отформатировать ему память.

- Так странно. Здесь у меня есть девушка, которую я, тот старый я, ещё ни разу не видел, она на практике от академии уже 3 месяца. Но при этом я помню её голос, могу отчётливо воспроизвести смех и интонации, когда она сердится или обижена. А если закрыть глаза, есть шанс уловить тонкий аромат её цветочных духов. Я знаю все её привычки, любимые фильмы и рестораны, кажется, я даже влюблён в неё. Я и сам чувствую себя иначе. Лучше, - Том рассеянно улыбнулся.- Всё изменилось. Когда я очнулся посреди аллеи местного парка с разрывающимся телефоном, я не мог понять, что произошло. Только что я упал на кровать брата в детской, а в следующее мгновение подношу мобильник к уху. Это был Билл, он громко ругался, кричал, что я говнюк, каких свет не видывал, и что он отгрызёт мне голову, если я сию секунду не являюсь в кафе. Всё вокруг было чужим, незнакомым, я сказал ему, что не знаю, где нахожусь и что-то ещё, после чего короткое молчание нарушилось бесстрастным указанием дать трубку любому прохожему. Через десять минут подъехало такси, из него выскочил Билл и долго тряс меня за плечи, пытаясь выяснить, что со мной, а ничего не добившись, позвонил… маме. Когда он позвал её, я упал на колени и бессовестно зарыдал. Всю дорогу до больницы Билл держал меня за руку, как маленького, шептал какие-то глупости, мне было неловко, но я хотел, чтобы он продолжал. Он грубо подгонял водителя, даже угрожал, он паниковал, а я, успокоившись, не мог на него насмотреться. Одетый с иголочки, с тщательно уложенной причудливой причёской длинных волос, чуть менее накачанный и гораздо более изящный в движениях, он казался близким и далёким одновременно, словно криво наложенные друг на друга копии.

Том накинул капюшон и опёрся о фонарный столб.