Редактировать или удалить (СИ)

И с этим было сложно спорить. Кто-то из «грязных» крал деньги в особо крупных размерах, убивая невинных людей, кто-то спал с собственной матерью, изменял жене, совращал малолетних, жестоко избивал своих детей. А кто-то продавал младенцев на органы, подобно Миранде Стэтхэм, последней жертве Билла.

Далее эстафету принимают наблюдатели. Они выясняют, во сколько будущая жертва уходит на работу и когда возвращается. Где отдыхает по вечерам, какие заказывает напитки, с кем спит и кого предпочитает… Они разнюхивали даже то, за какие команды болеет очередной ком «грязи», какую слушает музыку, в какое время наиболее уязвим. Наблюдатели собирали информацию по крупицам, не брезгуя даже самыми незначительными мелочами. Им было важно всё.

Исполнители, имея в арсенале все необходимые сведения, доводят дело до конца.

У Билла сразу две функции. Он никому не доверяет, поэтому предпочитает наблюдать сам. Это может показаться странным и диким, но порой брат бывает очень обаятельным. Стоит ему только захотеть - и он запудрит мозги кому угодно, даже самому заядлому скептику. Нередко он тренировался в этом искусстве на мне, но, несмотря на это, я до сих пор попадаюсь на его уловки. Билл лишь каждый раз смеётся и говорит, что я глупый мальчишка, которого жизнь ничему не учит.

Иногда на всё это уходит неделя, а иногда – месяц. Каждый раз, уходя на очередное дело, он не говорит ни о каких сроках, потому что сам их не знает. А мне остаётся ждать и просыпаться по ночам в холодном поту, понимая, что это не просто очередной кошмар. Что где-то там, на другом конце города у брата что-то пошло не так, что возможно его ранили или убили. В эти моменты даже мои самые мощные таблетки не в силах унять больное, заходящееся в предсмертных конвульсиях сердце. По три-четыре убийства на город – таково их главное правило. У каждого своя территория. Поэтому мы и переезжаем так часто. Селимся подальше от центра, в те кварталы, куда нормальный человек по собственной воле никогда бы не сунулся.

Трудно вспомнить, когда это всё началось. В какой момент Билл был спущен с предохранителя, но главное, что послужило причиной таким переменам в нём? У него всегда был непростой характер, а после ухода папы он и вовсе замкнулся в себе. Мама работала медсестрой в две смены, чтобы хоть как-то свести концы с концами, к тому же, на таблетки, которые мне необходимо было принимать для поддержания нормальной работы сердца, уходили почти все заработанные деньги. Неудивительно, что она не замечала, в кого превращался её старший сын.

Я не виню её. Нам было всего по восемь, когда отец навсегда покинул наш дом. Было лето, июнь, кажется. В памяти хорошо отложился этот день, потому что по телевизору рассказывали о череде странных убийств, которые потрясли весь город. Мы как раз вернулись из школы, и уже на пороге впервые услышали, как наши родители ругаются. Это было потрясением, ведь раньше ничего подобного не случалось. У нас была дружная семья, по крайней мере, мне всегда так казалось. Я стоял в углу и плакал, умолял их замолчать, закрывал себе уши, не в силах сдвинуться с места, и чуть не потерял сознание, увидев, как отец с силой ударил маму по лицу. А Билл, словно безразличная кукла, неподвижно сидел на ступенях, ведущих на второй этаж, без единой эмоции на лице. Лишь только крепко сжатые кулачки говорили о том, что ему было так же страшно и холодно, как и мне. Трудно сказать, что в тот момент шокировало меня больше: ссора родителей или невозмутимость брата. Он не обращал на меня никакого внимания, а я звал его по имени, я так хотел, чтобы он пожалел меня, просто взял за руку и привычно сердито прошептал «а ну-ка не реви». Я всегда послушно кивал в ответ, а потом бросался ему на шею, заливая слезами школьную белоснежную рубашку. Он не отталкивал, но и не обнимал в ответ. Он просто был рядом, и этого было достаточно. Это ли не тревожный звоночек для родителей, когда твой ребёнок ведёт себя как взрослый, когда не испытывает тех эмоций, которые должен испытывать в своём возрасте, когда ни с кем не общается и часами сидит на одном месте, глядя в даль? Они ничего не замечали, а я был слишком мал, чтобы понять - что-то не так. У меня были свои, детские заботы.

Когда мы перешли в среднюю школу, Билл уже жил в своём собственноручно выстроенном мире, в котором никому, даже мне, не было места. Он больше не будил меня по утрам, стаскивая одеяло на пол, не заходил в мою комнату без спроса, чтобы, поджав под себя ноги на подоконнике, понаблюдать за тем, как я тщетно мучаю гитару. Брат не улыбался, не шутил, не ругался и даже перестал обзывать меня в шутку сестрёнкой. Он будто специально старался сделаться невидимым, чтобы однажды окончательно исчезнуть.