Линге не лишилъ его своей помощи. До сихъ поръ Фредрикъ Илэнъ занималъ мсто въ бюро «Новостей», но теперь пусть онъ убирается. Линге нашелъ другого человка на его мсто, какъ разъ этого новаго, многообщающаго генія съ Торденскіольдгассе. Линге прочелъ его начатый романъ и нашелъ въ немъ большія достоинства; нельзя допустить, чтобы гибнулъ талантъ, нужно его поддержать. При этой мысли Линге опять сдлался широкой натурой, опять обнаружилъ свое превосходное качество — помогать талантамъ по сил возможности. Онъ отворяетъ дверь и кричитъ:
— Илэнъ, мн нужно переговорить съ вами!
Илэнъ входитъ.
— На одномъ собраніи мы поршили уменьшить бюджетъ нашего листка, — говоритъ онъ, — я ршилъ, что могу справиться въ редакціи и съ меньшими силами, и вотъ нтъ другого исхода, — намъ придется съ вами разстаться.
Илэнъ пристально смотритъ на него. Его лицо сдлалось блднымъ и худымъ. Въ продолженіе цлыхъ недль онъ работалъ какъ волъ, чтобы заплатить счетъ въ булочную за свою мать: Линге платилъ ему гроши. Поэтому ему приходилось писать замтки, безконечное количество замтокъ, которыя Линге черезъ нкоторые промежутки времени просматривалъ и откладывалъ въ сторону. Когда онъ бывалъ въ хорошемъ настроеніи, онъ отыскивалъ одну изъ этихъ несчастныхъ бумаженокъ и бросалъ ее съ снисходительной улыбкой фактору.
Илэнъ не могъ понять, почему его работа сразу сдлалась такой скверной, и онъ писалъ, вычеркивалъ и мучился, чтобы въ слдующій разъ сдлать что-нибудь получше. Ничего не помогало: его замтки возвращались къ нему цлыми листами, цлыми кипами, а третьяго дня ему вернули ихъ даже непрочитанными.
— Мы съ удовольствіемъ будемъ принимать отъ васъ статьи, — продолжаетъ редакторъ, видя, что Илэнъ молчитъ, — но отъ вашего постояннаго сотрудничества въ газет мы, къ сожалнію, должны отказаться.
— Но почему такъ? — спрашиваетъ, наконецъ, Илэмъ и смотритъ удивленно на редактора.
— Да, почему? Это ршеніе собранія и, кром того… Но вамъ не нужно непремнно сегодня уходить, это можно сдлать и завтра или въ какой-нибудь другой день.
Илэнъ все-таки не можетъ понять.
— Я считаю это не очень-то внимательнымъ съ вашей стороны, — говоритъ онъ.
Какая наивность! Линге пожимаетъ плечами и отвчаетъ:
— Внимательно! Да, это дло взгляда. Разв мы не печатали цлую массу вашихъ статей и хорошо платили за нихъ? Вы меньше всего можете жаловаться на невниманіе, не правда ли? Насколько я помню, мы напечатали даже разъ замтку о рукодліяхъ вашей матери и старались рекламировать ея работы.
— Да, но вдь это не иметъ ничего общаго съ моей работой, — возражаетъ Илэнъ.
Линге овладваетъ нетерпніе. Онъ садится на свое мсто, беретъ бумаги и перелистываетъ ихъ.
Илэнъ чувствуетъ, что въ немъ просыпается злоба. Разв онъ не взрослый человкъ, разв т же «Новости» не дали ему имени въ его родной наук? Онъ говоритъ:
— Я не столько зарабатывалъ въ послднее время, чтобы вы могли у меня отнять и это послднее.
— Но, Боже мой! — возражаетъ Линге горячо:- разв вы не понимаете, что намъ не нужно того, что вы пишете? Вы сами должны понимать, что это никому не нужно, это не представляетъ никакого интереса, и никто этого не читаетъ.
— Но вы сами сказали какъ-то разъ, что это хорошо.
— Ахъ, да! никогда не бываешь достаточно остороженъ съ такими отзывами.
Посл этого Илэну нечего было длать, — онъ замолчалъ и медленно пошелъ къ двери. А стипендія? Разв въ свое время Линге не общалъ ему устроить стипендію?
Илэнъ возвращается въ бюро. Секретарь спрашиваетъ:
— Что случилось?
— Отказали, — говоритъ Илэнъ съ усталой улыбкой.
Онъ начинаетъ собирать свои бумаги и убирать столъ. Онъ достаетъ цлыя связки своихъ статей изъ ящиковъ и съ полокъ; онъ все хочетъ взять съ собой, даже рукопись знаменитой первой статьи о національномъ вопрос и двухъ милліонахъ, котррая лежала среди его бумагъ, какъ пріятное воспоминаніе о прежнемъ величіи. Покончивъ съ этимъ, онъ хочетъ пойти къ редактору, чтобы проститься съ нимъ, но ему нужно немножко подождать, — къ Линге пришелъ какой-то человкъ, служащій въ министерств, Конгсфольдъ, прямо вошедшій въ бюро къ редактору, какъ будто его дло не терпло отлагательствъ.
Линге встрчаетъ своего стараго товарища студенческихъ временъ съ вопросительнымъ видомъ.
— Пожалуйста, садись!
Конгсфольдъ какъ-то таинственно осматривается, благодаритъ тихимъ голосомъ и достаетъ изъ кармана какую-то бумагу.
— Вотъ списокъ предложенныхъ въ жюри, — говоритъ онъ. — Сегодня вечеромъ онъ отправляется въ Стокгольмъ.
Благодарность Линге за эту неожиданную радость не знаетъ границъ. Онъ съ жадностью просматриваетъ списокъ и жметъ руку Конгсфольду.
— Ты оказалъ мн громадную услугу, старый другъ, можешь быть увренъ, что я никогда теб этого не забуду.
Но Конгсфольдъ не хочетъ выпустить изъ рукъ этого списка изъ страха, что его почеркъ можетъ выдать его. — Почемъ знать, мало ли что можетъ случиться; легко могъ быть поднятъ вопросъ объ источник, свидтеляхъ. Пусть Линге самъ перепишетъ списокъ.
— Я надюсь, что ты не выдашь меня, — сказалъ Конгсфольдъ. — Это равняется немедленному удаленію меня со службы.