Редактор Линге

— Что теб вздумалось! Неужели ты хоть минуту можешь такъ дурно думать обо мн?

— Нтъ, нтъ, я просто ужасно боюсь. Ты, конечно, не выдашь меня нарочно, но, вдь, это можетъ случиться и ненамренно, нечаянно. А что ты сдлаешь, если на тебя окажутъ нкоторое давленіе?

— Этого не сдлаютъ, разъ я не захочу, Конгсфольдъ. Я никогда не выдавалъ имени, я не измнникъ. — Консфольдъ поднялся и хотлъ итти.

— Ну, — сказалъ Линге, — теперь у тебя опять консервативный начальникъ?

— Да, опять все такъ сложилось. Линге кивнулъ головой.

— А что я говорилъ? Правительство безъ вры и чести не можетъ удержаться въ Норвегіи. Наконецъ-то мы убдились въ этомъ.

Оба они посмотрли другъ на друга. Линге даже глазомъ не моргнулъ.

— Прощай! — сказалъ Конгсфольдъ. Но Линге хотлъ его удержать.

— Подожди меня минутку, мы пойдемъ вмст въ «Грандъ».

— Нтъ, нельзя; именно теперь люди не должны видть насъ вмст.

Конгсфольдъ ушелъ.

Когда Илэнъ вошелъ къ Линге, чтобы проститься, редакторъ встртилъ его совсмъ другимъ человкомъ: онъ былъ бодръ и веселъ. Если бъ онъ могъ чмъ-нибудь помочь Илэну, онъ охотно бы это сдлалъ.

Онъ сказалъ:

— Я дамъ вамъ ордеръ на полученіе денегъ. Кассиръ врно уже ушелъ, но вы можете видть его завтра.

— У меня нтъ совсмъ больше денегъ, — возразилъ Илэнъ, — я уже взялъ послднія.

— Да, да. Такъ вы присылайте намъ ваши статьи.

Илэнъ простился и вышелъ.

Теперь на улиц никто не обращалъ на него вниманія.

Люди знали его и предоставляли ему спокойно итти своей дорогой со связкой забракованныхъ статей подъ мышкой. Илэнъ выслужилъ свое время, онъ удовлетворилъ любопытство толпы и покончилъ съ этимъ.

Теперь очередь была за другимъ. Илэнъ дошелъ до дому; дорогой никто ему не кланялся.

XVII

Когда Хойбро вечеромъ пришелъ домой, въ прихожей встртила его фру Илэнъ, грустная, разстроенная, и разсказала ему, что случилось съ Фредрикомъ. Теперь у него нтъ другой дороги, кром Америки; если онъ продастъ вс свои книги и свой рабочій столъ, можетъ быть, ему хватитъ денегъ на дорогу. Во всякомъ случа, онъ не можетъ обратиться ни къ кому изъ своихъ родственниковъ, на это онъ ни за что не соглашался; впрочемъ, это ни къ чему бы и не привело. Съ тхъ поръ, какъ Фредрикъ сдлался сотрудникомъ «Новостей», вс Илэны относились къ нему очень холодно… Между прочимъ, теперь она можетъ вернуть ему ея большой и запоздавшій долгъ, — полтораста кронъ; да, да, нельзя сказать, чтобы это было своевременно, это дло такъ затянулось, пусть онъ проститъ ей…

— Но разв она можетъ обойтись безъ этихъ денегъ, теперь, когда произошли такія грустныя перемны въ ихъ обстоятельствахъ?

— Да, она получила эти деньги именно съ этой цлью, эти деньги дала ей Шарлотта. Шарлотта скопила ихъ… да, она сберегла ихъ. Бдная Шарлотта, она такая добрая. Какъ только она узнала, что ея мать должна Хойбро деньги, она тотчасъ же сказала: «Это не можетъ продолжаться ни минуты больше». И она сдлала то, что хотла. Богъ знаетъ, что сдлалось съ Шарлоттой, — ей пришлось такъ много пережить за эту зиму; она никогда ничего не говорила, но мать все замчала. Фру Илэнъ была не слпая: вотъ уже давно, какъ Андрэ Бондезенъ пересталъ бывать въ дом, а это что-нибудь да значитъ; у нихъ врно что-нибудь случилось. Ей такъ жалко было ее.

Шарлотта бросилась ей на шею и сказала, что если бъ были деньги, она тоже ухала бы въ Америку; но денегъ у нея не было.

Все это фру Илэнъ разсказывала тихимъ, таинственнымъ голосомъ, чтобы дочери изъ сосдней комнаты не слышали ее. Потомъ она сунула ему въ руку деньги. Хойбро прекрасно понималъ, откуда эти деньги, — это залогъ, полученный за велосипедъ. Онъ отказывался, не хотлъ брать этихъ денегъ, — пусть он останутся у Шарлотты, и она употребитъ ихъ на путешествіе.

Но фру Илэнъ покачала головой. — Нтъ, ей было поручено отдать ему эти деньги; Шарлотта отошлетъ ее обратно, если она вернется съ ними къ ней. Такъ что — пожалуйста!

Хойбро торопливо вошелъ въ свою комнату и въ страшномъ возбужденіи бросился въ качалку. Ну, слава Богу, теперь онъ можетъ заплатить свой долгъ въ банк. Завтра же утромъ онъ выкупитъ вексель, какъ только пробьетъ 9 часовъ, прежде чмъ придетъ директоръ. Итакъ, значитъ — еще одна ночь, одна единственная ночь; въ эту ночь онъ будетъ спать такимъ счастливымъ… Но удастся ли ему сомкнуть глаза на радостяхъ?

Какъ онъ страдалъ всю эту зиму, не видя нигд спасенія. Впрочемъ, теперь онъ написалъ эту брошюру, которая понемногу распродавалась; но выгоды ему отъ этого никакой не было. Онъ подарилъ рукопись первому попавшемуся издателю и былъ радъ, что даромъ ее напечатали. Такъ проходили дни, а срокъ уплаты все приближался.