Редакционное задание

Видимо, учитывая безлюдную местность, хозяева не стали заморачиваться с оградой. Низенький забор преодолеваем даже мы с Мартой.

Мы оказываемся с задней стороны здания и сейчас стремительно и движемся к фасаду.

Выглянув из-за угла, имеем возможность наблюдать странное шествие — люди в серых одеяниях, похожих на рясы, с красными поясами, ходят с факелами по кругу и что-то бормочут.

— Что за господня срань? — возмущается Марта. — Секта какая-то, что ли.

Ираклий кивает.

И вправду, происходящее похоже на некое ритуальное действо. Значит, скоро должны появиться и жертвы.

Они и появляются, и я затыкаю себе рот, чтобы не заорать: какие-то амбалы — в этот раз в коричневых рясах — тащат троих. И я узнаю профессора Зорина, Лариску и её парня.

Но, к моему удивлению, его узнаёт и Марта:

— Надо же, и Пашка здесь. А он-то им зачем?

— Ты знаешь Пашку? — удивляюсь я.

— Ну да, это ж мой сильно бывший, — шипит она, — Пашка «Дохлый огурец».

Да, земля и впрямь круглая — раз на ней так много совпадений и внезапных встреч.

— Стало быть, ты и есть та писательница, что разбила ему сердце?

Услышать ответ я не успеваю, потому что Ираклий цыкает на нас:

— Смотрите! Сейчас начнётся!

И оно, действительно, начинается…

Глава 10

… действо, напоминающее сходку религиозных фанатиков.

На середину круга выходит невысокий лысоватый человек. Тёмная хламида на нём похожа на одеяния монаха ордена иезуитов. Блёклое лицо в неровном свете факелов кажется безобразным — по нему мечутся тени. Седые волосы — в отсветах огня выглядящие рыжими — короной окружают крутой покатый лоб.

Мужчина воздевает руки к небу и начинает напевно вещать на неизвестном языке.

Видимо, комментарий про «неизвестный язык» я отпускаю вслух, потому что Ираклий, который словно нависает надо мной, выглядывая вместе из-за угла, произносит:

— Это арамейский.

Марта, стоящая рядом, тихо и восхищённо тянет:

— Оу! Круто! Я думала, его никто не знает! И вообще этот язык — придумка авторов фэнтези.

Просто фейспалм! Кровавый притом!

Нет, она, конечно, училась в колледже, а не в университете, как я, но такие перлы выдавать?

Так и хочется спросить: «Чем ты на лекциях занималась?». Но, боюсь, ответ я знаю: «Писала романы».

Ираклий, однако, милосерднее меня.

— Арамейский действительно малоизвестный. Просто я — лингвист. Специализация как раз была «Древние и исчезнувшие языки».

— Вау!!! — отзывается Марта.

А меня не хватает даже на это — я просто задыхаюсь от восторга.

Какой же ты у меня…идеальный!

— Можешь перевести?

— В общих чертах, — говорит он, внимательно прислушиваюсь. — С такого расстояния не очень хорошо слышно. Он призывает некие силы снизойти и принять жертву — мудрого старца, невинную деву и славного воина. А взамен — послать им то, что они просят.

Марта над моим ухом закашливается:

— Ой, чёй-та лоханулись ребята. Ну ладно — мудрый старец, мой дедушка соответствует. Но Пашка «Дохлый огурец» — славный воин? Кхм…

Я тоже усмехаюсь:

— Ага, а Лариска — невинная дева! Она уже вроде с третьего курса не невинная…

— Тсс! — приказывает Ираклий. — Слушаем и смотрим дальше. А что касается девы — невинность бывает разной. И в таких ритуалах не всегда имеется в виду девственность. Чаще наоборот — невинность души. Вряд ли Лариса за всю жизнь совершила поступок, марающий душу.

Тут Ираклий прав, и от этого внутри ощущается неприятный холодок. Что они собираются сделать с Ларкой, гады?

Но тут влезает с комментариями Марта:

— Хорошо… Про невинность души соглашусь. Но из Пашки — какой воин-то?

— Видимо, славный, — совершенно спокойно поясняет Ираклий. — Взгляните, он весь избит, но даже в таком состоянии пытается подать Ларисе сигнал, чтобы та держалась, не паниковала…

И, действительно, Пашка, зажатый между двумя амбалами, пытается подмигнуть Ларке. Это единственный доступный ему сейчас способ поддержки. Лариса в ответ бледно улыбается, подбадривая его.

— Так что, девушки, на счёт славного воина вы тоже ошиблись. Славный воин — вовсе не тот, кто может одной левой отметелить десяток противников. Славный — тот, кто даже будучи избитым, шатаясь, находит в себе силы встать, чтобы принять бой снова. Славный — тот, кто бьётся за дорогое ему, до конца, до последней капли крови…

Я нахожу ладонь Ираклия — чуть шершавую, твердую, горячую — и пожимаю её. Не хочу, чтобы мой славный воин сражался за меня до последней капли крови. Вообще сражений не хочу.

Но тут весь трепет момента портит Марта, влезая со своим замечанием:

— Значит, бить слабого и беззащитного бесславно?

Её голос сочится ехидством, глаза прищурены.

— Вне всякого сомнения.

— Тогда почему вы, такой крутой и явно тренированный, набросились сегодня на бедного беззащитного бомжа?!

Ираклий хмыкает:

— Помнится, в машине вы питали к нему меньше дружеских чувств?

— Возможно, — соглашается она. — Но это не отрицает того факта, что вы сильнее и подготовленнее.