Редьярд Киплинг. Лучшие сказки

Две чёрные фигуры на столбе под верёвкой — это Нехороший человек, который нарушал табу и оттого сделался такой угловатый и тоскливый, и Хороший человек, который никогда не нарушал табу и оттого сделался такой округлый и счастливый. Они нарисованы краской из чернильных орешков и толчёного железа. Снизу на тотемный столб надето шесть медных колец (на рисунке их не видно, потому что места не хватило): это значит, что табу длится шесть месяцев. В лесу и на холмах вокруг Столба никого не видно, потому что это Особое табу и все боятся его случайно нарушить.

И тогда все участники Собрания завопили, и побежали ставить Столб Табу на берегах реки Вагай, и помчались вдоль обоих её берегов (половина племени по одному берегу и половина по другому), и прогнали всех тегумайских мальчишек, которые не пришли на Собрание, потому что ловили раков; а потом все стали славить Большого вождя и Тегумая Бопсулая.

Потом Тегумай пошёл домой, а Таффи осталась с Большим вождём, потому что они немножко дружили. Таффи ещё никогда не видела, как накладывают табу, и всему удивлялась; она спросила у Большого вождя:

— А что значит табу по-взаправде?

— Табу ничего не значит, пока его не нарушишь, о Единственная дочь Тегумая, — сказал Большой вождь. — Но когда его нарушишь, оно означает удары прутьями, комья грязи и тегумайский племенной орнамент, нарисованный на спине острым краем устричной раковины.

И Таффи спросила:

— А можно мне тоже табу — совсем малюсенькое, чтобы я с ним играла?

— Я подарю тебе одно маленькое табу за то, что ты придумала говорящие рисунки, из которых когда-нибудь получится алфавит, — ответил Большой вождь. (Помнишь, как Таффи и Тегумай придумали алфавит? Вот поэтому Таффи и Большой вождь немножко дружили.)

И он снял с себя магическое ожерелье из обломков розового коралла, — а всего ожерелий у него было двадцать два, — и сказал:

— Если ты его на что-то наденешь — на что-то своё и больше ничьё, — то эту вещь никто не сможет тронуть, пока ты не снимешь ожерелье. Это табу будет действовать только в твоей Пещере; но если ты бросишь свои вещи где попало, то оно не будет действовать, пока ты всё не положишь на место.

— Очень большое тебе спасибо, — сказала Таффи. — Но интересно, как оно подействует на моего Папочку?

— Точно не знаю, — сказал Большой вождь. — Может, он просто вскрикнет и упадёт; а может, его начнёт крутить и колотить; или, может быть, он сделает три Извинятельных Шага и произнесет Извинятельные Слова, а потом ты три раза дернешь его за волосы, если захочешь.

— А как оно подействует на Мамочку? — поинтересовалась Таффи.

— На Мамочек племени никакие табу не действуют, — сказал Большой вождь.

— Почему? — спросила Таффи.

— Потому что если наложить табу на Мамочек, то они могут наложить табу на завтрак, обед и вечерний чай, а это будет грустно для всего племени. Поэтому ещё в Самые Давние времена племя решило навсегда отказаться от любых Мамочкиных табу.

— Ну хорошо, — сказала Таффи. — Я вот что ещё хотела спросить: а вдруг у моего Папочки тоже есть табу, и они наложатся на меня — скажем, если я нечаянно их нарушу?

— То есть как? — удивился Большой вождь. — Разве твой папа ещё ни разу не налагал на тебя табу?

— Ни разу, — сказала Таффи. — Он только сердится и говорит: «Чтоб я больше этого не видел!»

— О! Наверное, твой папа думает, что ты ещё маленькая, — сказал Большой вождь. — Но когда он увидит твоё настоящее взрослое табу, то наверняка наложит на тебя какие-нибудь свои взрослые табу.

— Спасибо, что предупредил, — сказала Таффи. — Знаешь, у меня есть свой садик возле Пещеры, и я хочу, чтобы в него входили только через вход; ты сможешь сделать, чтобы если я повешу ожерелье на дикую розу на входе, а кто-то войдёт по-другому, то пусть он не сможет выйти, пока не попросит прощения, ладно?

— О, конечно, конечно, — сказал Большой вождь. — Разумеется, ты можешь наложить табу на свой собственный садик.

— Спасибо, — сказала Таффи. — А теперь я побегу домой и посмотрю, что из этого получится.

Таффи вернулась в Пещеру уже к обеду. Когда она переступила порог, Тешумай Тевиндро, её любимая мамочка, не сказала как обычно: «Ты где была, Таффи?» Она сказала: «О дочь Тегумая, заходи и ешь», — как если бы Таффи была уже взрослой. И всё потому, что мама увидела ожерелье у неё на шее.

Её папочка, что сидел перед очагом в ожидании обеда, повторил те же слова, и Таффи почувствовала себя очень важной персоной.