Редкие земли

«Мамка! Тебе пишет твоя Огромнейшая Большуха. Я продолжаю расти. Все мои органы пропорционально увеличиваются в размерах. Надеюсь, что ты понимаешь причины моего исчезновения. Я не мог поставить себя рядом с нормально развитыми людьми. Проживая сейчас в Морском, я совсем не вижу никого из homo sapience и потому не могу себя сравнить с ними ни по вертикали, ни по горизонтали. Иными словами, я кажусь себе самым обыкновенным четырнадцатилетним мальчиком. Единственным предметом цивилизации, с которым я еще могу сравнить свои размеры, является моя полуволшебная доска Super-Glide. Мне кажется, что я уже в четыре раза превышаю по длине эту титано-неодимовую доску, которая, к сожалению, не может расти вместе со мной. Что касается шортов, то они давно уже лопнули и разошлись по швам. Впрочем, однажды ночью в порту Бильбао мне удалось стащить со спящего судна полосатую простынь, и я теперь оборачиваю ее вокруг чресел и завязываю специальным узлом.

Теперь несколько слов о рыбах. Я не успеваю сравнить себя с ними, как они тут же рассыпаются в разные стороны: марлины, скаты, тунцы, не говоря уже о стадах камбалы и трески. Однажды ко мне приблизилась семья китов, напомнившая мне нас всех, Стратовых. Я плавал среди них и даже садился верхом. Это высочайшее удовольствие! Их глаза смотрели на меня, словно мыслящие существа из продолговатых батискафов. Что касается дельфинов, то они постоянно проявляют желание считать меня своим. Выискивают меня всей компанией, приглашают играть и шалить. Признаться, меня не очень-то вдохновляет особая шершавость их кожи, а гладкость моей шкуры ввергает этот народ в некоторое смущение. Удивительно то, что они проявляют по отношению ко мне вполне гуманную заботу, приносят в своих клювах свежую рыбу. Их секс для меня продолжает оставаться загадкой. В принципе, афалина-самка — это самое близкое приближение к этому делу. Одна из них чаще других кружила вокруг меня и проявляла любопытство к моим гениталиям; боюсь, однако, что, оказавшись в моих объятиях, она ободрала бы весь мой эпителий. Ах, как я жалею, что моя несравненная Дельфина Лакост не ушла вместе со мной в Морское и не подросла в своих органах, чтобы соответствовать мне! Прошу тебя, мамка, подарить этой девочке от моего имени несколько миллионов.

Тебя, должно быть, интересует, как я питаюсь. Знаешь, за исключением вина, в мой прейскурант входит все то, чем гордятся лучшие отели атлантического побережья: мидии, устрицы, лангустины и пр. Покажется странным, но я никогда не испытываю здесь ни малейшей жажды.

Любимая моя мамочка, я прекрасно понимаю, что наша семья приближается к окончательному развалу. Что привело нас к этому рубежу: твоя красота и цепкий ум, мои размеры, бунтарский характер отца, удивительная скромность сестры, редкоземельные элементы или наше чудовищное богатство? Добрый мой Ген, если бы он знал, какое острое чувство любви и симпатии я испытываю к нему, когда выхожу в Интернет и наталкиваюсь там на злые сплетни о нем! Как я желаю ему несбыточной победы над скрытно-большевистской Академией Общего Порядка!

Признаюсь тебе в самом главном. Чувства, о которых я только что написал, все реже посещают меня. Я вспоминаю свою семилетнюю ломку и соединяю ее с нынешним четырнадцатилетним морским состоянием, суть которого пытался мне объяснить Алмаз. Чаще всего я не испытываю никаких человеческих чувств, кроме холодного торжества, связанного с тем, что меня покинул страх небытия. Иногда мне кажется, что я породнился с Заратустрой, что в этих моих ломках начинает просвечивать новая человеческая раса. Без нынешних сентиментов. Без жестокости, но и без жалости. Все.

ЭРБ».

Дочитав письмо до трех заключительных знаков, она испытала полнейший ужас. Вегетативный шквал. Отсутствие мысли. Конвульсию мышечных тканей. Панику.

Именно в таком состоянии ее застал вошедший в ее спальню муж Ген. Он бросился вперед, подхватил ее под коленки и под лопатки, отнес в постель. Сорвал с себя халат, распахнул пижамные штаны. Положил ее ноги себе на плечи; драл. Целовал ее рот, скулы и уши. Мучительно стонал и рычал. Она постепенно размягчалась, нежнела, обхватила его затылок, отвечала на поцелуи. Как в прежние годы. Любовь.

«Зачем ты пришел?» — спросила она после долгого молчания.

«Чтобы попрощаться, — ответил он. — Я уезжаю».

«Куда?»

«Ты знаешь куда».

Снова молчание. Потом она спросила его прямо в ухо, как делала это во время тюремных свиданий: «Ты помнишь, как крошка Никодимчик грезил, будто мы с ним вдвоем плывем через Океан?»

«Хотелось бы забыть, но помню», — прошептал он в ответ.