Миссис Стайн, главный психолог кочующей станции «Циолковский», улыбнулась. Тёплая, ласковая улыбка, тонкие складки вокруг чуть тронутых помадой губ, пряди коротких волос (немного длиннее, чем обычно позволяют женщинам-космонавтам), уложены в кажущемся беспорядке, чуть подкрашенные глаза, чуть тронутые тональным кремом щёки, лёгкий запах духов — в светлом брючном костюме, в своём уютном кабинете с мягкой мебелью, приглушённым светом и экраном во всю стену, показывающем виды Земли (по настроению — лес, море, пустыня, водопад в тропическом лесу) она казалась старшей сестрой, доброй, внимательной — если такие бывают. В ней не было надменной недоступности земных женщин, в любой момент готовых предотвратить харрасмент, в её поведении не было ни малейшего намёка на что-то большее, чем разговор по душам. Прошину говорить не хотелось. Совсем.
— Иван, я прошу прощения, — сказала миссис Стайн.
— За что?
— Я хожу вокруг да около, — психолог откинулась на спинку большого кресла.
Они сидели друг напротив друга возле стола с монитором компьютера и стопкой бумаги на пластиковой столешнице, подделывающейся под красное дерево. На противоположной стене большой экран показывал стволы деревьев, припорошённый снегом подлесок…
— Нельзя, — миссис Стайн покачала головой, — нельзя говорить так с умным человеком.
— Льстить, наверное, тоже не рекомендуется, — промолвил Иван.
Психолог повела мышкой и вместо тайги во всю стену высветилась анкета Ивана Прошина, старшего техника станции «Циолковский». В верхнем левом углу фотография, справа цифры — рост, вес, где-то посередине IQ. Сто тридцать единиц, ух ты.
Прошин поднял руки:
— Извиняюсь. Действительно, умный.
— Оставить, что ли, — сказала миссис Стайн, глядя на анкету. — Или лес вернуть?
— Лучше что-нибудь нейтральное, — отозвался Иван. — Мы ведь о деле будем говорить.
Повинуясь движению изящной ладошки (на пальчиках ногти с бирюзовыми цветами и стразиками), стена осветилась кремовым оттенком.
— Давайте о деле, — психолог уселась поудобнее.
Ровная посадка, прямая спина, руки на подлокотниках — открытость, готовность к диалогу. Прошин откинулся в кресле, радуясь возможности посидеть просто так. Всю неделю старший научной секции стоял у них над душой: в этом году солнечная активность была, как никогда, высокой и учёные сутками не вылезали с наблюдательных постов, памперсы одевали, чтобы в мелочах разглядеть реакцию колец Папы на проносившиеся потоки протонов. Солнечный ветер жёг внешние датчики станции, сводил с ума спутники и ремонтников, шатавшихся по станции в скафандрах высшей защиты и, в таких же скафандрах, ремонтировавших автоматические станции слежения. На дезактивацию времени не было, вернее, было, но над душой стоял стармех: «Давай-давай», — бегали учёные с безумными глазами: «Ребятушки, миленькие, график наблюдений срываем… Ну хоть одного робота в корону, ну, пожалуйста…» Трое ребят ушли на пенсию по дозе, а замена им только-только летела к Марспорту.
— Скоро пятнадцать лет как я работаю с людьми, — сказала миссис Стайн. — Моя профессия — выявлять малейшую угрозу для коллектива на дальних подступах, так сказать.
— И я угроза? — спросил Прошин.
— Не знаю, — внимательный взгляд, поджатые губы. — Нам придётся это выяснить.
Прошин пожал плечами: выясняйте.
— Нет, Иван, так не пойдёт, — миссис Стайн вздохнула. — Мы оба здесь с одной и той же целью — эта станция должна работать. Несмотря ни на что. Мы знаем, зачем это нужно — потому что во все эти железки («Керамику», — сказал Прошин) … неважно, керамику… потому что во всё это вложены труды миллиардов людей со всей Земли и каждый из них заслужил вознаграждение за свой труд, вознаграждение через рост экономики, ведущее к улучшению качества жизни… Мы понимаем друг друга?
— Да, — Прошин сказал это, а затем только почувствовал, что действительно думает так же.
— Хорошо, — Стайн кивнула. — Ради успешного функционирования станции, мы должны разобраться в ваших чувствах, ваших взглядах на жизнь.
— Как специалист с большим стажем работы я считаю себя вправе сказать, что чувствую людей, — продолжала она. — Наблюдая за вами, Иван, беседуя с вашими коллегами, я поняла очень важную вещь: ваши взгляды на жизнь недавно претерпели значительные изменения. Более того, вы пережили смену идеалов или, может быть, у вас возникли новый взгляд на привитые с детства, привычные ценности. Ломка.
Прошин опустил взгляд.
— Так, — сказала психолог. — Иван, давайте говорить, как взрослые люди: вы боитесь последствий беседы со мной?
Прошин скорчил кислую мину. Да не то, чтобы боялся… Психологи списывали на грунт столько же космонавтов, сколько все остальные специалисты, а Прошин, вопреки хвастливым клятвам самому себе, мол, да я и на гражданке жить буду кум королю, реальной жизни земного обывателя попросту не представлял.
— Не буду врать, — психолог внимательно наблюдала за ним, — наш разговор может иметь и такие последствия. И ваша обязанность как профессионала принять возможные неприятности.
— Звучит не очень, — пробурчал Прошин.