Изощряться в остроумии ни у кого не было желания. Инна перевернулась на живот и подставила губам Алексея свою спину с трогательными острыми, совсем девичьими, лопатками. Алексей уже не в первый и не во второй раз подумал о том, что Инна совсем не изменилась. Такая же юная, только груди налились спелостью. Алексей отодвинул рукой мешавшие ему волосы и поцеловал Инну в шею. Инна простонала и призывно выгнулась. Алексей основательно занялся ее спиной, чередуя поцелуи с осторожными нежными покусываниями. Инна опустилась на кровать всем телом, вытянула руки вперед, повернула голову набок и лежала с закрытыми глазами без движения до тех пор, пока Алексей не дошел до ее округлых, ладных ягодиц, совершенно не утративших упругости и формы. Инна любила на некоторое время стать безучастной, полностью отдаваясь на волю любимого, и чувствовать, как ее обволакивает нежность, но прикосновения к ягодицам возбуждали ее сильнее, чем ласки груди, и оставаться безучастной было уже невозможно. Спина покрылась испариной, истома, поднимавшаяся из лона, ударила в голову. По телу Инны пробежала судорога, сразу за ней вторая. Она попробовала поджать под себя колени, но ноги не слушались ее. Тогда Инна перевернулась на спину и притянула Алексея к себе. Страсть достигла такого накала, когда было не до разнообразия поз. Хотелось скорей утолить ее, насытиться, упиться. Алексей положил ноги Инны себе на плечи и с нежной силой вошел в нее. Ритмично двигаясь, он то поглаживал Инну по шелковистым бедрам, то целовал ее ступни, уделяя внимание каждому пальчику в отдельности. Почувствовав, что до прихода новой волны наслаждения осталось совсем чуть-чуть, Инна обвила Алексея ногами и потянула к себе…
– Как тебе жилось там? – спросила Инна, когда они, обессилев от ласк и чувствуя себя полностью опустошенными и счастливыми, лежали в объятьях друг друга, с великим сожалением думая о том, что новые подвиги во имя любви придется на время отложить.
Сил не осталось совершенно, оба порядком устали, чувствуя во всем теле приятную слабость. Усталость и нега вызывают сон, но сон почему-то не шел. Было жаль тратить время на сон в такую, поистине волшебную, ночь. Волшебство ее расцвечивалось цветными бликами на потолке и оттенялось звучащей в душе музыкой. Наверное, то была та самая музыка сфер, о которой упоминал еще Пифагор. В такую ночь можно безболезненно и безбоязненно вспоминать все, даже самое плохое. Наверное, именно в такую ночь и надо вспоминать плохое, чтобы оно, помянутое и отпущенное, исчезало без следа.
– Сплошной баттерфляй, если уж говорить честно, – ответил Алексей.
Неожиданному вопросу он удивляться не стал, хотя вопрос мог бы показаться странным. Все же знают, что «там» не медом намазано и не сахаром посыпано. Но раз уж вопрос задан, то на него надо отвечать.
«Сплошной баттерфляй» – выражение, усвоенное еще с институтской поры. «Выделываться можно по-всякому, – говорил институтский физкультурник, – хочешь баттерфляем плыви, хочешь – брассом, хочешь – по-собачьи или стилем вяленой воблы, но кролем быстрее всего. Кроль – король всех стилей, поэтому его так и называют». Объяснять физкультурнику, что название стиля происходит от английского слова «crawl», означающего «ползание», было себе дороже. Характер у физкультурника был спортивный – волевой, авторитарный, упрямый. Если кто-то интересовался аспектами стиля вяленой воблы, физкультурник сдвигал на переносице лохматые брови и отвечал: «Ну, это примерно тот стиль, которым вы плаваете. Посмотришь спереди – вроде кроль, сбоку – брасс, а сзади – сплошной баттерфляй». И морщился при этом, словно от боли или стыда. С его подачи студенты называли любую неудачу «сплошным баттерфляем». «Как сессия?» – «А-а, сплошной баттерфляй!» Все ясно – не меньше двух «хвостов».
– Но ничего, приспособился, попривык, насколько вообще возможно привыкнуть, – добавил Алексей бодрым тоном и постарался отыскать в «той» жизни что-то хорошее. – Представляешь, меня там даже язва не беспокоила! Испугалась, наверное, и поспешила зарубцеваться навсегда. С концами!
– Врешь? – не поверила Инна.
– Нет, не вру. Делал в прошлом году гастроскопию, так два врача меня по-всякому вертели, никак ее найти не могли. Потом сошлись на том, что она, наверное, была там-то, и перестали меня мучить. Но, кажется, они просто пальцем, то есть трубкой своей наугад ткнули, чтобы лицо сохранить.
– Врачи, наверное, были старенькие и плохо видели, – предположила Инна.
– Нет, молодые. Примерно нашего возраста.
– Молодые, – усмехнулась Инна. – Нашего возраста… Знаешь, у некоторых Лизиных подруг уже дети есть. Так-то вот!
– Это ничего не значит! – убежденно сказал Алексей, гладя ее по спине. – Мы с тобой молодые. У нас вся жизнь впереди. Мы поженимся и станем жить долго и счастливо…
– Поженимся, – эхом откликнулась Инна. – Вот будет прикол в ЗАГСе, когда мы явимся регистрировать брак повторно…
– Прикол будет в другом, – поправил Алексей. – В том, что после развода с одной сестрой я женюсь на другой… По документам ведь так!