Redrum 2016

— А давно ты в Хон Кон? — посмеявшись над шуточкой Хэнка, спросил другой Гуань.

— Недельку.

— А сколько еще собираешься пробыть?

— Зависит от того, как скоро меня здесь покормят.

Гуани снова рассмеялись. Глядя на их весёлые лица, Хэнк вообразил, будто солнце не спряталось только что за горизонт, а рассыпалось на эти ослепительные осколки улыбок, и продолжает светить ему в лицо. Кэт никак не появлялась, может быть, она не получила его смс, или жадничает ответить, или обиделась, или забыла телефон в номере… А сколько сейчас времени? Хэнк поднял глаза в поисках каких-нибудь уличных часов, рождённых в симбиозе с градусником или рекламой сотового оператора.

Разобрать тяжело, всё мигало и переливалось, большинство вывесок были на китайском. На уровне взгляда прохожего слишком ярко, чуть выше — со старых стен облезает серая штукатурка, отшелушиваясь, точно старая кожа. В прочих местах закопченные плесенью углы пытались укрыться за яркой вывеской, возвышавшейся обычно до четвёртого, «смертельного»^[45] этажа. Одна вывеска — с шестью белыми иероглифами на красном и желтой стрелкой, и другая — с тремя красными иероглифами. Стрелка тянулась вверх, будто за угол, где у основания ремонтируемого здания отдыхал бетонный прямоугольник — вход в метро. Из паутины бамбуковых палок, сплетённой строителями, светился его красный логотип, он походил то ли на паука, то ли на застрявшую в бамбуковых лесах муху.

— Тебе нравится Хон Кон?

— Хон Кон нравится, а вот Монг-кок не очень, — ответил Хэнк, выуживая из брюк смартфон и проверяя часы.

— Не очень? — хором отозвались Гуани. — Почему?

— Слишком суетно, — отозвался Хэнк, — я из маленького города, мне к этому надо привыкать. У нас так разве что в Лондоне, да и то не везде.

— Не нравится Хон Кон?

— Нравится, нравится мне ваш Хон Кон, — Хэнк похлопал парня по черному плащу. Что-то тревожное было во всём этом. И этот плащ его, и эти их цветастые рюкзаки.

— Ты здесь один?

— А что ты делаешь в Хон Кон?

Они выпускают свои стрелы одну за другой — хон, хон. И те летят прямо в сердце.

— У меня отпуск, — попадает одна, кон.

— Один здесь? — хон.

— Да, — кон, вторая в цель. — Можно и так сказать.

Полуголый коротышка закончил с погрузкой и, навалившись на матрац, потолкал свою телегу по улице. Взглянул на Хэнка, и англичанин заметил маску на его лице: матерчатую, в разноцветную полоску, закрывавшую нижнюю половину лица, и осуждающий испуганный взгляд над ней, и то, как его недобрые узкие глаза блеснули рикошетом снежных рекламных искр.

— Ты здесь с подругой?

— Да, с подругой, — Хэнк заглянул за спину Гуаня в черном плаще, — вот она как раз должна подойти.

— Она тоже из Объединённого Королевства?

— Нет, она из Москвы.

— О, из Москвы? Она русская?

— Да, — вздохнул Хэнк, делая очередной шаг вместе с очередью, — выглядит весьма русской.

Из ресторана продолжали выходить довольные и, по всей видимости, сытые посетители, дверь то и дело открывалась, и нервный городской ветер щедро угощал очередь запахом экзотических специй. Вот-вот, еще немного, пара шагов и уже тамбур, а за ним — волшебное гастрономическое приключение.

— Вы познакомились в Хон Кон?

— Нет, в музее.

— В каком музее? У нас в Хон Кон много музеев, — самодовольно объявил один Гуань.

— Да, самый интересный исторический, — сообщил другой.

— Там много про войну, — добавил третий.

— Ну, — отозвался Хэнк, — в каком-то смысле тот музей тоже был историческим.

— И ты знаешь, кто такой Гуань, в честь которого назван этот ресторан?

— Надо же, он в честь кого-то назван, — произнёс Хэнк, поднимая глаза на пылающий над входом иероглиф, — а ведь сразу и не скажешь.

— Позволь мне рассказать, — улыбаясь, произнёс ближайший к Хэнку китаец, тот, который был с фиолетовой пандой за спиной.

Тяжело вздохнув, Хэнк в очередной раз обернулся в поисках Кэт. Но в том шумном удивительном фейерверке рекламных вывесок, рвущих в клочья всякую последовательность событий и движений, её вряд ли удалось бы разглядеть, и он невежливо уткнулся в телефон.

— Это случилось во время второй опиумной войны, — начал рассказывать Гуань в черном плаще; у него, кажется, был самый качественный английский. — Город, в котором жила семья Гуаня, не защищался. Этот город не оборонял китайский гарнизон, который сражался бы до последней капли крови, нанося наступавшему противнику какой-нибудь ощутимый урон. Обычный крестьянский городок, скорее даже — деревня. Так что у англичан не было никаких оснований ненавидеть его жителей.

— Хорошо, — делая очередной шаг, сказал Хэнк, — что же было дальше?

— Английских солдат было очень много, и они были хорошо вооружены, — продолжил Гуань с филетовой пандой, — Гуань Хуа-чэн старший сын в семье, имел жену и троих детей. Кроме этого, в доме жили его братья со своими женами и детьми, и всего их было в доме двадцать человек, вместе с родителями, которые были тогда уже старыми и мудрыми.