Redrum 2016

После еды Жмых немного почитал. Затем отложил книгу и, сидя за столом, задумался. То ли от духоты, от которой не помогал даже вентилятор, то ли от сьеденной сечки, что была на ужин, мысли его текли бессвязно.

— Эх, житуха моя! Не везет — так не везет. Написать, что ли, бабе какой письмо? — задумчиво сказал себе Панырин. Он встал и прошелся взад-вперед, что-то бормоча под нос. За последние дни он привык общаться с самим собой вслух. Человек он был не бог весть какой общительный, но даже такому молчуну иногда хотелось услышать живой голос. Пусть даже свой.

Внезапно что-то коснулось его левой ноги. Жмых посмотрел вниз и обомлел. Из-под ближайшей шконки торчала человеческая рука. Пальцами она крепко ухватилась за жмыхову штанину чуть ниже колена.

Жмых завопил дурниной и попытался отскочить назад. Камера на то и маломестная, что скакать в ней негде. Особенно, если за вас крепко ухватились и держат так, что не вырваться. Жмых больно ударился о край стола и, роняя миски и кружки, свалился на пол. Рука оказалась упрямая и сильная, а потому Жмыха она не отпускала. Более того, потянула к себе, под шконку.

— Отпусти! — орал Жмых, пытаясь второй ногой пнуть эту руку. Но даже сильные удары, иногда попадавшие по предплечью и кисти, не могли заставить ее отцепиться от штанины. Испуг сменился страхом, а затем и лютой паникой. Зэк почувствовал, как напрягся его мочевой пузырь, а затем теплое растеклось по промежности.

— Отпусти! — умоляюще простонал Жмых. Рука почти скрылась в темноте под шконкой, и снаружи был виден лишь кулак с зажатой в нем тканью штанов. «Если меня туда затащит, то — все, крендец», — пронеслась короткая мысль. Этот простой факт так повлиял на зэка, что закричал он еще хлеще и задергал ногами так сильно, что кости чуть не выскочили из суставов.

И рука его отпустила. Жмых мигом, словно и не было ему под 50, вскочил на ноги и, скуля от страха, рванул к двери. Забарабанил изо всех сил, не жалея кулаков…

— Ты чего дебоширишь, Панырин? — спросил его спустя десять минут начальник дежурной части майор Удальцев. Он был седой и представительный, а среди зэков считался человеком не злым и справедливым. Жмых стоял перед ним, прижавшись спиной к стене коридора рядом со входом в камеру. — Жалобы на тебя поступают.

— Меня убить хотят, — шепотом произнес Жмых. Глаза его были широко раскрыты, а голос дрожал. Да и что тут скажешь — его всего трясло. — Там… Это… Рука…

— Какая «рука»? Кто тебя убить хочет? Сокамерники? — спросил Удальцев. И раздраженно добавил. — В шныри решил оформиться?

— Нет у меня никаких сокамерников, — устало сказал зэк. — Гражданин начальник, за что беспредел творите? Я же один в камере неделю торчу.

— Опять он за свое, товарищ майор, — суетливо подскочил дежурный. Он только что вышел из 104-й камеры, где с кем-то обстоятельно разговаривал. — Постоянно твердит ерунду. Всего шесть человек в камере оформлено. Радоваться должен, что не в тесноте обитает. А вместо этого — буянит. Соседи жалуются на него. Говорят, что вызывающе себя ведет. Провоцирует конфликты. Еду у сокамерников ворует. Сигареты чужие взял!

У Жмыха отпала челюсть. Он не знал, что сказать. Вдруг усталость и тоска навалились на него с такой силой, что захотелось ему упасть на колени перед ментами и запроситься в общий барак.

— Гражданин начальник, хочу выписаться из этой хаты. Переведите в другую. Можно — в общак. Только в 104-й не оставляйте.

Удальцев откашлялся. Затем сказал, приглаживая усы:

— Ты, Панырин, скажи спасибо, что на тебе за этот год ни одного дисциплинарного взыскания нет. А то отправил бы тебя в карцер за такое поведение. Ты чего вытворяешь? Вроде нормальный зэк был. Хотели тебя к театральной группе привлечь, а ты… Эх, Панырин, Панырин…

— Так, капитан, — обратился он к дежурному. — Сейчас у нас возможности перевести его в другую камеру нет, поэтому пусть пока здесь сидит, с этими. И если будет еще шуметь, отправляй в изолятор. Меня не вызывай из-за пустяков. Комиссия на носу, а ты меня в блудняк втягиваешь.

Жмых почувствовал, как от этих слов все внутри него упало. «Что ж де-лать-то, а? — панически подумал он. — Нельзя мне туда».

— Так точно, товарищ майор, — отрапортовал дежурный надзиратель и злобно посмотрел на Панырина.

Когда дверь за ним захлопнулась, Жмых первым делом плюнул в нее. И, глядя, как стекает по ее поверхности желтоватая слюна, шепотом произнес:

— Ну, ничего, петушары. Хер вы меня возьмете…

Первым делом он переселился на второй ярус шконки. Перетащил туда вещи. Затем, крадучись, подошел к тем нарам, из-под которых схватила его страшная рука. Вдохнул, выдохнул и заглянул под нее. Пусто. Никого.

— П-п-падла… — выругался Жмых. Стянул со шконки тощий матрас и одеяло и забил ими пространство под кроватью. Немного подумал и повторил это со всеми остальными шконками. И, только после этого трясущейся рукой достал «Приму» и закурил. Он больше не был уверен, что все происходящее устроила администрация зоны. Но кто тогда? Ответа у него не было. Он вспомнил цепкую руку, и его передернуло.