Redrum 2018-2019

Я ворочался в постели и размышлял над историей, в которую меня втянул Аркадий. Все эти случаи со вдовами теперь не на шутку меня озадачивали и — не буду скрывать — пугали. Было в них что-то иррационально-зловещее. К тому же из головы не выходило слово, упомянутое отцом Георгием, — «демонолатрия». Да и бегло полистанные «Наставления», особенно, дьявольские литографии, действовали угнетающе. Еще несколько дней назад я бы только посмеялся над любыми упоминаниями бесов, призраков погибших мужей и прочей нечисти: того, кто видел людей, выхаркивающих отравленные хлором лёгкие, возможно ли напугать бабкиными сказками?!.. Но здесь, в глухом селе, где никогда не было ни электрического освещения, ни телефонов, ни парового отопления, многое уже отнюдь не казалось смешным. Может, и прав отец Георгий, и древние демоны этих таёжных земель никуда не делись?

«Чушь!» — подумал я вслух. И тотчас заметил новую тень на белёсом прямоугольнике окна. Клянусь, минуту назад её не было. Кто-то загораживал собой свет Луны. Мерзкие мурашки пробежали по телу. Откуда-то, из каких-то тёмных недр разума вылезла шальная мысль о вдовах, чей прах мы тайно потревожили, и об их нерождённых младенцах, чьи тела таинственно исчезли. Я через силу усмехнулся и начал мысленно подтрунивать над собой. Мертвецы, как бы их ни тревожили, не оживают и не ходят.

Всё же, желая удостовериться, что передо мной — лишь игра лунных лучей на покрытом морозными узорами стекле, я подошёл к окну и приложил к нему ладонь, подержал несколько секунд, а затем отнял. Я закрыл один глаз и прижался лицом к ледяному стеклу. Там, на расстоянии в пять-шесть саженей кто-то стоял.

Я отпрянул от окна, размышляя, как поступить. Конечно, никакой это не призрак, не языческий демон и не оживший мертвец. Но кому могло понадобиться глухой морозной ночью шастать по чужим дворам? Может, один из наших соучастников-гробокопателей? Но что ему в таком случае надо? А, может, кто-то пришёл к доктору за помощью?

Это следовало выяснить. Но будить Аркадия раньше времени мне не хотелось. Я тихонько обулся накинул пальто, взял электрический фонарик и, стараясь не лязгать засовами и не скрипеть дверями, вышел.

На улице никого не было. Окружающий мир был залит лунным светом. Село спало, окна ближайших изб были темны, стояла тишина и лишь где-то вдали лениво перебрёхивались собаки. Неужели привиделось? Неужели игра света и теней, пройдя сквозь призму моего воображения, возбуждённого разглядыванием книжных картинок, соткала образ человека? А ведь пару минут назад я готов был поклясться на чём угодно, что видел его.

Я прошёл к тому месту, где, как мне казалось, стоял незнакомец, и изумлённо замер, увидев дыру в снегу. Круглая, с аршин в диаметре, несомненно глубокая — дна не было видно даже в свете фонаря. Это означало, что яма вырыта не только в снегу, но и в земле. Это было чертовски странно. Выходило, что кто-то стоял здесь, раскапывал снег, потом долбил промёрзшую землю и всё это делал так, что никто ничего не заметил. Но где тогда следы таинственного копателя? Где разбросанная земля? Я поводил лучом фонаря туда-сюда. Ничего. Присел на корточки и потрогал края ямы. Они были слегка оплавлены, словно её не рыли лопатой, а проделали разогретым буром. Ничего подобного я раньше не встречал, а потому не удержался и сказал вслух:

— Бог ты мой!

— Простите, какого бога вы имели в виду? — раздался сзади чей-то приятный и слегка насмешливый голос.

Признаюсь, сердце замерло, потом бешено застучало, и меня бросило в жар. Я медленно выпрямился и развернулся.

На расстоянии в три сажени по пояс в снегу стоял совершенно обнажённый человек. Очень худой, совершенно без волос, неопределённого возраста. А ещё он весь был измазан землёй. Первой же мыслью, пришедшей в голову, была: мертвец, прорывший себе путь из могилы. Но, во-первых, я не на кладбище, а, во-вторых (я вновь проговорил это про себя) мертвецы остаются мертвецами. Скорее всего, местный юродивый. Я видел таких немало в последнее время — душевные заболевания всегда обостряются в периоды войн и смут. И если юродивые могут ходить в мороз босиком и в лохмотьях, почему бы им не ходить и совсем голыми?! К тому же, кому, кроме деревенского сумасшедшего вздумается разговаривать о боге ночью с первым же встречным?

— Простите, но мы не представились, — сказал я. — Отставной офицер 37-го Екатеринбургского пехотного полка Герман Алексеевич Первушин. Так с кем имею честь разговаривать?

Юродивый проигнорировал мой вопрос и повторил:

— Какого бога вы имели в виду, произнеся «бог ты мой»?

Я подумал, что будет неразумным обвинять душевнобольного в невежестве.

— Никакого, — сказал я. — Я просто выразил своё удивление. Но почему вы спросили? Разве церковь не учит нас, что господь един?

Вопрос прозвучал несколько провокационно, но, похоже, нечаянная реплика ничуть не задела моего собеседника.