Redrum 2018-2019

Моя мать никогда мне ничего не говорила. У меня ее просто не было. Она погибла через год после моего рождения, а отец — ну, его в принципе в нашей жизни не существовало. Меня воспитывала бабушка. К тому времени, как я закончила университет и на вечеринке у общих друзей познакомилась с Майки, она уже умерла, и я была совсем одна.

Мы сразу друг другу понравились. Он был беззаботный, действительно без забот и с легкостью делал все, за что ни брался. Ходил на работу в банк, кормил меня жареными кальмарами на набережной в Кингстоне, выносил мусор. С ним было весело. У нас было много общего. Мы любили одну и ту же музыку, читали одни и те же книги и, самое главное — у нас было похожее детство. Или так мне поначалу казалось.

Майки вырос в системе. Его родители погибли, когда ему было семь. Дальше — череда государственных приемных семей, университет, отличные оценки и жизнь, вошедшая, наконец, в колею. О родителях Майки особо не говорил. Я никогда не спрашивала себя, почему — мне это казалось нормальным. Уже потом, когда мне вдруг позвонила встревоженная Джули, у меня в голове начал складываться пазл.

Перемотаем-ка немного назад, в февраль этого года, когда у нас родился Джеки. Майки считал, что у меня классическая послеродовая депрессия. Изучив несколько книжек и десяток форумов на этот счет, я с ним согласна. Она появилась не потому, что я не хотела или не любила нашего новорожденного сына. Нет. Напротив — с его рождением на меня навалился необъятный всепоглощающий страх — такой, какого я никогда не испытывала. Страх, что я никогда не стану ему хорошей матерью потому, что у меня у самой никогда не было родителей. Страх, что я его подведу. Страх, что я как-то испорчу воспитание самого драгоценного человека в моей жизни. Джеки много плакал, и от его плача моя тревожность становилась невыносимой. Я установила маленькие камеры по всей квартире, не сказав об этом Майку. Я думала, он решит, что я ненормальная. Каждый раз, когда я отходила от Джеки в другую комнату — просто перевести на секунду дыхание, — я брала с собой телефон. В тот страшный день я забыла его на кромке ванной. У меня в голове не зазвенел звоночек, мышечная память не подсказала, что в руках чего-то не хватает. Я была спокойна — ребенок бултыхался в совершенно непотопляемом плавательном круге для ванной. Я действительно параноидальная мамашка. Прежде, чем купить круг, я пересмотрела десятки роликов на ютьюбе и прошерстила все сайты с отзывами. До того, как в первый раз засунуть в него Джеки, я попробовала притопить круг в ванной. Он всплывал, как буек. Когда… когда все произошло, я не могла понять — как. Как это возможно?!

Первые дни я была благодарна Майки за то, что он встал у руля. Я не могла думать, не могла дышать, не могла существовать, так мне было больно. Но все проходит, даже боль. Когда мы в спешке покидали нашу лондонскую квартиру, я совсем забыла о камерах. Вспомнила я о них только после звонка Джули.

Я никогда о ней не слышала. Майки никогда не упоминал ее имени, а оказалось, он провел в приемной семье Джули пять лет до поступления в университет. Она через кого-то нашла мой номер и позвонила потому, что была испугана. Майки, который никогда ей не звонил, который не кинул ни весточки с момента своего переезда в университетский кампус, вдруг заявился на пороге дома Джули и завел разговор, сильно встревоживший пожилую даму.

Майки, нервно закуривая сигарету за сигаретой — дома он никогда не курил, я даже не знала, что он курит в принципе — выспрашивал у Джули, через которую прошло множество приемных детей, как сделать так, чтобы ребенок перестал плакать. Джули попыталась успокоить Майки — испытание младенческими коликами не миновало почти ни одних родителей, это просто нужно было перетерпеть.

Майки не хотел ничего слушать. Он все бормотал, что с мальчиками, которые плачут, всегда случаются плохие вещи, — так говорила его мать. Джули даже хотела вызвать ему скорую — он выглядел как человек на грани нервного срыва, которому срочно необходимо успокоительное. Но Майки ушел так же стремительно, как и пришел.

Майки не отвечал на ее звонки, а на то, чтобы найти мой номер через череду дальних знакомых у Джули ушло три недели. Она позвонила, когда было уже слишком поздно. Впрочем, я ее не виню — она сделала, что могла.

Когда Джули взяла мальчишку в свою приемную семью, она прочла его дело, и ужаснулась. Когда Джули рассказала мне о родителях Майки, ужаснулась я. Там было почти клише из фильма ужасов. Запуганная мать, вымещавшая злобу на маленьком сыне. Агрессивный, психически нестабильный алкоголик-отец, каждый вечер уговаривавший бутылку водки и крушивший все вокруг себя. Такие истории редко хорошо заканчиваются.