Референт

Переводы давались с трудом, хотя тексты были простыми. Анна обходилась практически без словаря. Сложнее было заставить льющиеся свободным, плавным потоком английские слова так же легко и красиво звучать ло-русски. Русские фразы выходили какими-то корявыми, нескладными или, наоборот, слишком сложными и запутанными. Порой на бумаге появлялись такие словесные каракатицы, что Анна, перечитывая их потом, буквально хваталась за голову.

Лариска убеждала не напрягаться по этому поводу:

— В издательстве сидят такие люди — редакторы. Это их дело — стиль подправлять. Твое дело переводить! И не надо делать чужую работу. Ты здесь сидишь, голову ломаешь, а они на халяву деньги будут получать?

Однако Анна была убеждена: раз уж взялась за перевод, так должна не просто предоставить русский аналог английского текста, но и хоть как-то его литературно обработать.

Оборудовав прилавок, Анна привинтила ножки к табурету, села на него и достала блокнот. Она решила составить наконец небольшой словарик синонимов к наиболее часто встречающимся в очередном романе словам — «томный», «зачарованный», «томительный», «страстный». В Ларискином компьютере была специальная программа, которая выдавала синонимы, но для толстого романа их явно недоставало. Анна начала со слова «страстный»: оно встречалось наиболее часто. «Горячий, пылкий, жгучий, знойный, — записала она, — пламенный, томительный…»

Название романа, который она переводила, дословно значил «Прыжок ягуара». Но «ягуар» больше подходил для какого-нибудь мужского боевика, чем для женского романа. «Прыжок ягуарши» или «ягуарихи» — это звучало смешно и коряво.

— Эй, девушка! Чьи рубашки у вас?

Она подскочила с табурета, на секунду замялась, пытаясь выстроить в уме ответ, в котором бы не прозвучало, что рубашки китайские.

— Их по лицензии делают. Известная английская фирма. Хорошие рубашки, хотите, я разверну, покажу?

Угрюмая, полноватая женщина лет пятидесяти, не обращая на Анну никакого внимания, методично перебирала рубашки на витрине, уродуя аккуратно выложенную «лесенку».

— А делают где? В Китае?

— В Китае, — грустно призналась Анна.

Ей всегда было как-то неловко в этом признаваться, словно в том, что эти рубашки сшиты в Китае, а не в Англии или Германии, была доля ее, Аниной, вины.

— Понятно, — угрюмо хмыкнула женщина и отошла от прилавка.

Артур специально учил ее, как нужно отвечать в таких случаях: «Рубашки английские!» — и все, ни слова больше. И в принципе это была правда — рубашки действительно принадлежали английской фирме. О том, что они сделаны в Китае, можно было просто не уточнять. А в фирме, где Анна брала их на реализацию, предупреждали, что лучше говорить, что рубашки шьют в Москве, по английскому заказу. Потому что, честно говоря, на английские они ну совсем не тянули.

Но Анна никак не могла заставить себя произнести эту простую и, в общем-то, безобидную ложь. И ведь самое главное, что обмана-то никакого нет: люди и сами видят, что рубашки китайские. Но скажи им об этом — не купят. А скажи, что английские, — купят.

Анна прекрасно понимала — это что-то вроде игры. «Я покупаю не китайскую рубашку, — говорит себе покупатель, — я покупаю английскую, качественную. А в том, что она оказалась китайской подделкой, виноват не я, а продавец, который меня обманул». И все равно она никак не могла заставить себя играть в эту игру.

— Ань, тебя что, за язык опять тянут? Что ты покупателей распугиваешь? — весело спросила молоденькая крашеная блондинка, торгующая напротив джинсами.

Анна неопределенно пожала плечами. Что она могла ответить?

Мимо прилавка прошла женщина с девочкой лет семи. Девочка шла широченными шагами, держась руками за две свои тощие косички и оттопыривая их в стороны.

— Тебе еще раз повторить? Прекрати кривляться, я тебе говорю! — прошипела мама и, схватив девочку за руку, так резко притянула к себе, что та едва не упала.

Анна вспомнила о Наташке. Опять одна сидит, Лариска наверняка уже убежала в свою фирму.

Больше всего во всей этой истории Анне было жаль дочку. Раньше, в Шацке, они жили одной, общей жизнью, а теперь Наташа — лишь частица ее жизни. И девочка чувствует это. Все реже она беззаботно щурится и весело болтает ногами, когда сидит за столом. С каждым днем все отчаяннее прижимается к матери, когда та приходит с работы.

«Наверняка думает, что я меньше стала ее любить. — Анна опустилась на табурет, взяла с прилавка блокнот. — „Прыжок ягуара“. Ягуарши? А может, „Томительный прыжок“? Нет, „Страстный прыжок“. Господи, какая глупость! Чем я занимаюсь? Что я здесь делаю? А Наташка там одна…»

Каждый день Анна приносила дочери в подарок «киндер-сюрприз». Наташка меньше радовалась каждому шоколадному яйцу с пластмассовой коробочкой внутри, чем раньше. Целовала маму в щеку, потом собирала новую игрушку, ставила в шкаф, к остальным, и больше к ней не притрагивалась.

Да что там! Раньше у них были одни игры, одни сказки. А теперь, когда она спрашивает, возвращаясь домой, во что Наташка играла, та и объяснить толком не может. Детские игры нельзя рассказывать — в них нужно играть. И играть вместе.