Рефлекс свободы

— Святая женщина твоя мама! — сказала Веар, когда они вышли на улицу. — Я бы на её месте орала как резаная что мы последние идиоты, а она… Кремень, а не женщина!

— Ага. Особенно после нашего ответа «не знаем» на вопрос: «И как вы теперь жить будете?» — ответил Наив и потёр больное место.

На другой день всем сообщили: «Понимая свою ответственность за подрастающее поколение, оставленное на время трудовых и военных подвигов без внимания родителей; осознавая, как сложно растить детей в неполных семьях и как важно обеспечить формирование многогранной личности гражданина идеальной страны будущего, государство решило запустить программу “Счастливое детство”. Теперь школьники и студенты будут находиться в учебных заведениях полный день, делать там домашние задания, вместе гулять и уделять больше времени патриотическому воспитанию. Повышается значимость попечительской службы, которая обязана неуклонно следить за обеспечением детей должным вниманием и воспитанием. Все дети, постоянно или временно оставшиеся без родителей и опекунов, будут направляться в специализированные интернаты повышенной комфортности. Не обойдены вниманием и будущие граждане страны. Все беременные женщины будут на время вынашивания ребёнка направляться в места наибольшего благоприятствования для будущей матери и ребёнка, где они будут находиться в экранированных помещениях в условиях санаторно-курортного режима и усиленного питания под неусыпным мониторингом медицинского персонала. Именно эта мера позволит уберечь их от посягательства врагов, обеспечить рождение здоровых детей, а значит, счастливого будущего страны!»

И сразу следом Веар вызвали в оплот. Наив проводил её до самого входа — теперь было можно. Во дворе уже ждал новенький микроавтобус. Они обнялись, и Веар прошептала ему на ухо:

— Уходи, не смотри, как меня будут увозить. Уходи домой! Иначе я сорвусь, выломаю эту чёртову дверь и убегу!

— Я что-то придумаю. Я обязан что-то придумать! Береги себя! — ответил он.

— Мы обязательно встретимся! — сказала Веар, вырвалась из его объятий и вошла в оплот.

Наив послушался, поднялся в квартиру и даже в окно не стал смотреть, чтобы не было искушения в него следом выйти. Вечером Веар написала, что её на поезде отправят к морю, что с ними обращаются очень хорошо и что все девчонки ревут, а она нет. Старается не плакать.

XXX

II

Мама ждала его, смотрела в окно, отодвинув фольгу. Наив шёл к ней с тяжёлым сердцем. Шёл просто потому, что если он сейчас с кем-то не поговорит, то… не знает, что сделает! Она обняла его и молчала. Говорить оказалось совсем и не нужно — и так всё ясно. Наива вдруг потянуло в сон, он лёг на диван и проспал почти два часа. Проснулся от запаха ванили и свежего пирога.

— Проснулся, чудище моё? Пойдём хоть чаем тебя напою, а то совсем отощал! В чём душа-то держится! — сказала мама так, как умеют говорить только мамы — те, кто любит нас просто за то, что мы есть, и слабыми, и больными, и раздавленными.

Наив уплетал яблочный пирог и рассказывал, как он провожал Веар, как таскает тюки на работе, что в доме почти не осталось мужиков и соседки зовут его на помощь по любому поводу — он и не представлял себе, что засоры в раковинах бывают так часто! И так глазки строили, а теперь, когда Веар нет, будут ещё и приставать. Говорил, что стал плакать, чего с ним с детства не случалось.

— Видимо, тебе и правда придётся переехать пока ко мне, — предложила мама и добавила: — Влюбиться в такие времена да ещё заделать ребёнка мог только мой великовозрастный балбес!

Сказала с таким торжеством, словно это была высочайшая похвала.

— И чему ты радуешься? — удивился Наив, который чувствовал себя абсолютно несчастным.

— Тому, что у тебя теперь не осталось шанса на малодушие. Ни малейшего, даже завалящего шансика. Тебе придётся вырулить. Сейчас, подожди…

Мама решительно пошла в прихожую, надела очки, открыла холодильник, вынула оттуда телефоны, отключила их, извлекла из них батареи, достала из кармана передника два «суперизолирующих» чехла, убрала в них аппараты, потом всё это положила в круглую новогоднюю коробку из-под печенья, укрыла полотенцем, плотно закрыла крышку и снова убрала в холодильник. Наив молча наблюдал за ней и качал головой. Как эта женщина, которая по возрасту со смартфоном должна быть «на вы», расправляется с ними как повар с картошкой, соблюдая все правила конспирологии?

— Поживёшь с моё — не такому научишься, — предупредила мама его вопрос. — Есть мысли о будущем в этой светлой бестолковой голове?

— Ни одной. Пустота торичеллиева20. Ни мыслей, ни шансов — совсем ничего. Отчаяние. Абсолютное и полное отчаяние, — признался сын.

— Поэтому и думать не можешь, что отчаяние. Оно всегда на жалости к себе замешено. Гони его, не оно тебе сейчас нужно, а злость. Хорошая, крепкая мужская злость. Как помнишь, когда ты не мог научиться сам шнурки завязывать? В итоге вытащил их из кроссовок и изрезал ножницами на много маленьких шнурочков.