Стройка встала. Вертушки доставили десяток людей в строгих костюмах с большими ящиками, и, судя по молчаливым рассказам вернувшихся с дознания мужиков, эти люди по одному начали вызывать работяг на допросы с пристрастием и применением спецаппаратуры, выявляющей ложь. Видимо, опасались новых бунтов. Наив при отправке сюда уже справился с таким аппаратом. Пятиминутное дело! На вопрос «Зачем вы хотите ехать стоить стену?» он ответил: «Потому что хочу, чтобы наша страна поскорее вернулась к нормальной жизни». Он правда этого очень хотел, ответ был зачтён, он был записан в добровольцы, но здесь допрос явно поосновательнее будет.
Что-то изменилось. То ли из-за того, что силу молодецкую некуда было деть, то ли успокоительное в еду перестали добавлять, то ли просто из-за непоняток, что дальше будет, невольные каменщики стали взвинченными, агрессивными. То там, то тут начинались перебранки и потасовки из-за мелочей. Вернувшиеся с дознания жестами показывали, что им вопросами «выклевали печень». Уходили надолго, возвращались не все. Многих сразу грузили в вертолёты и увозили в неизвестном направлении. Приходили улыбчивые люди в сером, собирали чьи-то вещи в мешки и уносили. Молча, всё с той же улыбкой, и сразу было понятно, что койка освободилась. Если нижняя, кто-то сверху быстренько суетился, чтобы её занять — нижние-то койки «блатные». Размещался, вещи раскладывал, его вызывали, а потом приходил улыбчивый человек в сером — и койка снова свободна. Допрос продолжался уже несколько дней. Сначала брали только мобилизованных, но потом пришла очередь и отмеченных буквой «Д», и часть из них тоже не вернулась.
Глядя на всё это, Наив вдруг остро почувствовал неволю и бессмысленность своего тут нахождения. Прошло так много времени, а в ответах на свои вопросы он не продвинулся ни на шаг. Разве что знание, что из коридора никто не выходит, стало объективной реальностью. Он вспомнил, как Жесть показывал «правду», стоя в очереди в тоннель, подумал, что, может быть, он как раз в этой яме, в каменоломнях. Жив ли? То, что людей на самом деле не выпускали за границу, могло быть и простым желанием получить себе бесплатную рабочую силу, с которой можно делать всё что заблагорассудится. Их точно никто не будет искать — ушли же «туда», значит с концами. Хотя… Все они теперь принадлежность, кто-то чуть больше, кто-то чуть меньше. Воспоминания о Веар вновь стали отзываться в сердце болью. Она, наверное, переживает, что от него давно нет вестей, бедняжка. И мама переживает, но он уже ничего не может сделать.
«Вот и всё. Если там и правда допрос с пристрастием, то мне его не пройти. Эти люди с серыми лицами умеют сделать так, что расскажешь то, что знаешь и не знаешь. Спалюсь я и в лучшем случае попаду на какие-нибудь каменоломни. Судя по рассказам о стрельбе, там сейчас много вакантных мест образовалось. Что делать? Что делать?» — стучало в висках Наива. Посоветоваться не с кем, только с собой. Наив сидел на заправленной серым одеялом койке, держался за голову и раскачивался из стороны в сторону. Вдруг кто-то тронул его за плечо. Он встрепенулся, пришёл в себя, понял, что потерял самоконтроль и ведёт себя неосмотрительно. Рядом с ним стоял Хазар — один из тех мужиков со светлыми глазами, с которым он так по-настоящему ни о чём не поговорил. Наив приложил кулак ко лбу, к подбородку — «спасибо». В ответ тот махнул прямой кистью, жестом показав «беги», потом резко перечеркнул пальцем губы и ушёл.
К вечеру они недосчитались ещё десятка добровольцев — значит, и те не прошли тест на благонадёжность. Наив вышел на улицу подышать перед сном. Из-за ограничения в движениях ныло всё тело, а в казарме, из которой три дня как не выходили на работы, стоял такой крепкий мужской дух, что топор можно было вешать. За ним следом вышел тот самый человек со светлыми глазами. Они ретировались из зоны охвата видеокамер и говорили очень короткими жестами, немного шевеля губами. Хазар рассказал о плане уходить сегодня ночью — это единственный выход для тех, кто не верит в МММ. Предупредил: если Наив тоже будет уходить, телефон и маячок из уха нужно оставить здесь. Наив спросил, почему Хазар уверен, что там всё хорошо и туда стоит бежать. Тот ответил, что не уверен, но здесь ловить больше нечего — надежды нет, и этого достаточно. Это уже не вопрос веры — это вопрос жизни и смерти. А ещё он сказал, что бо́льшую часть военных и почти всех собак отправили усмирять бунт, поэтому охраны на стройке очень мало, и та сопровождает дознавателей.
Очередь допрашивать Наива подошла только через день. Его долго искали повсюду, кричали его имя в казарме. Мужики сказали, что он спит. В таком муравейнике многие спали укрывшись с головой, и это никого не удивляло. Один из дежурных принялся его будить, откинул одеяло и увидел на месте человека скомканную одежду, телефон и отрезанный вместе со спасательным маячком кусочек человеческого уха.
Послесловие