Рефлекс свободы

Наив вернулся к проверенному старому способу выбора методом тыканья пальцем в экран. Перед глазами замелькали их последние месяцы вместе, они же первые месяцы вместе. Вот Веар после душа, смешная, разгорячённая, с красным носом и тюрбаном из полотенца на голове. Вот примеряет в оплоте дурацкие шапочки и плащи из фольги. Вот надула щёки и сморщила нос. Вот кидает в него снежком… Как же мало человеку нужно для счастья! Чтобы она кидала в него снежком и смеялась, и хватит с него. Никто не вправе у него это отнять!

Наив собрал остатки продуктов в мусорный мешок, отключил холодильник, выключил все электроприборы, проверил содержимое рюкзака — всё на месте. Долго принимал душ, понимая, что это удовольствие будет ему недоступно. Прямо перед выходом выпил чашку ароматного кофе. Уже стоя в дверях, подумал, не забыл ли чего, вернулся, сорвал с окон всю фольгу и ушёл.

XXXIV

Как же сложно жить в мире, где совсем никому нельзя доверять! Люди в оранжевых комбинезонах не общались друг с другом по-настоящему — так, общие темы: природа, погода, еда, прошлое. Они жили в лагере строителей где-то непонятно где, явно недалеко от границы, с ощущением временности и опасности своего здесь нахождения. Ситуацию, мобилизацию, руководство, несвободу не ругал никто, потому что любой мог оказаться стукачом, и проверять, кто именно — себе дороже. Сразу после приезда с Наивом пытались заговорить «по душам» о сопротивлении «беспределу», но он пресёк это резко, на корню, опасаясь последствий, и правильно сделал: так работали «агенты добродетели», благодаря которым некоторых новичков отправляли обратно в первый же день, сходу выявляя их неблагонадёжность.

В отрядах стеностроителей, они же в простонародье «невольные каменщики», добровольцы были перемешаны с принудительно мобилизованными на трудовую вахту. Добровольцы отличались нашивкой с буквой «Д», за что часто слышали вслед «дебилы», и больше ничем. Условия у всех одинаковые: только мужики, жизнь в казармах в два яруса, жёсткий военный распорядок труда и отдыха, сухой закон и повсюду агитационные плакаты типа: «Стена — наше всё!», «Строитель! От тебя зависит счастливое будущее твоей жены и детей!», «Стена спасёт!» Лозунг «Homo homini lupus est21» не вывешивали, он подразумевался по умолчанию. Мужики общались обрывками слов, перемешанных с жестами — так было безопаснее, даже материться старались одними губами. У всех «невольных каменщиков» было «собачье ухо» — пробивали дыру в ушной раковине, под завитком, и на скобы вживляли в плоть спасательный маячок, якобы необходимый для того, чтобы найти человека, если его завалит на стройке или если он потеряется в дикой местности.

Работа с утра до вечера. Сеть доступна только в комнате отдыха, куда можно попасть исключительно по графику. Зато видеокамеры и телевизоры натыканы повсюду: даже на стройплощадке весь день транслировали бред Центрального канала. Из развлечений — телек по вечерам, когда стемнеет, карты, настольные игры, чтение литературы, «достойной высокого звания гражданина», и «беседы об истинном патриотизме» в «уголке МММ» с бесконечным размусоливанием скреп. Свой рефлекс свободы мужики заколачивали фишками по столу и никак иначе. Можно было, конечно, просто побродить по лесу, окружающему стройку: никакого забора, никаких ограничений, гуляй — не хочу, но рабочих строго-настрого предупреждали, что в лесу водятся опасные звери, и те, кто уходит далеко, из леса не возвращаются. Звери эти, видимо, были тихими, не выли, не рычали, на глаза не показывались, следов не оставляли. Если кто-то «терялся» в лесу, за ним отправляли команду спасателей с собаками, и те всегда возвращались ни с чем.

Организованная неподалёку небольшая спортивная площадка не пользовалась спросом — физической активности у всех и так было в избытке. Зато на ней регулярно строились, чтобы выслушать распоряжения и новые вводные по работе и политической обстановке. Там же по итогам спасательных рейдов сообщали, что рабочего такого-то отряда, заблудившегося в лесу, сожрали звери, и в сотый раз предупреждали, что далеко уходить не нужно. Звери неизвестной породы и необычайной прожорливости были непреклонны и жрали всех ушедших, не щадя никого. Судя по тому, что ни костей, ни шнурков, ни спасательных маячков не оставалось, глотали целиком, и это напрочь отбивало у трудяг желание гулять по лесам. Хуже мило улыбающегося человека зверя нет!

Больше всего мужики скучали по выпивке, втихаря умудрялись мутить брагу на ржаном хлебе, поэтому «черняшка» в столовой всегда была в дефиците. В поисках «достойных сорняков» перепробовали курить и жевать весь местный гербарий. Некоторые даже потравились, но ничего достойного так и не нашли.