Рефлекс змеи

– Он сказал, что на скачках есть человек, с которым надо пофлиртовать. До тех пор он обычно не брал меня на скачки. Но он сказал, чтобы я пошла с ним и назвалась его дочерью, чтобы посмотреть, может ли этот человек клюнуть на меня. Понимаете ли, это было как бы в шутку. Он сказал, что у него репутация холодного, как снег, человека и что он хочет подшутить над ним… Вот так он сказал. Он сказал, что этот человек всем видом показывает, что готов на сексуальные приключения… по-особому поглядывает на хорошеньких девушек, похлопывает их по руке… вы понимаете.

Я подумал, как это, должно быть, странно быть хорошенькой девушкой, если считаешь, что для человека в годах вполне нормально искать себе сексуального партнера, и ждешь, что тебя похлопают по ручке.

– И вы пошли, – сказал я.

Она кивнула.

– Он такой лапочка… этот Джон Уайт. Это оказалось просто. В смысле… он нравился мне. Я просто улыбнулась… и он мне тут же понравился… и я ему… словом, Ивор сказал правду, он действительно подыскивал девушку. И вот я подвернулась.

«Вот она и подвернулась, – подумал я, – красивая и не слишком глупая, и попыталась поймать его». Бедняга лорд Уайт заглотил крючок потому, что сам этого хотел. Его года и ностальгия по юности обманули его.

– Конечно же, Ивор намеревался использовать Джона. Я видела это… это было так ясно, но я в этом не видела никакого вреда. В смысле… почему бы и нет? Все было прекрасно, пока мы с Ивором не отправились на неделю в Сен-Тропез. – Прелестное личико затуманилось гневом воспоминаний. – И этот чертов фотограф написал Ивору… сказал оставить в покое лорда Уайта, или иначе он покажет ему те наши снимки… меня с Ивором… Ивор просто побагровел, я никогда не видела его в такой ярости… только на этой неделе.

Как я понял, нам одновременно пришла в голову мысль, что на этой неделе мы оба стали свидетелями того, как взбеленился ден Релган.

– Он знает, что вы здесь? – спросил я.

– Господи, нет! – Вид у нее был перепуганный. – Он не знает… он ненавидит наркотики… мы только об этом и скандалили… Джордж Миллес заставил меня написать этот список… сказал, что покажет снимки Джону, если я откажусь… я ненавидела Джорджа Миллеса… Но вы… вы же отдадите их мне, правда? Пожалуйста… пожалуйста… вы же должны понять… это же уничтожит и меня, и всех, кто замешан… Я заплачу вам… если вы отдадите его мне.

«Решающий момент», – подумал я.

– Что я должен… отдать вам? – спросил я.

– Да ту обертку от сигарет, конечно же. С записями.

– Да… почему же вы писали на сигаретной обертке?

– Я написала на обертке красным фломастером… Джордж Миллес велел мне написать список, и я сказала – ни за что, а он велел написать список красным фломастером на целлофановой сигаретной обертке, и что я могу после этого говорить, что это не я сделала, – кто воспримет всерьез какие-то каракули на обертке… – Внезапно она замолчала и с проснувшимся подозрением спросила: – Ведь она у вас, да? Джордж Миллес отдал ее вам… вместе со снимками… разве не так?

– Что вы написали… в этом списке?

– Господи! – сказала она. – У вас его нет! А я-то пришла… все вам рассказала… и все зря! У вас его нет… – Она резко встала. Бешенство стерло красоту с ее лица. – Ты, дерьмо! Жаль, что Ивор не пристрелил тебя. Надо было добить наверняка. Надеюсь, что тебе больно!

«Ну и надейся себе, – спокойно подумал я. Меня на удивление мало заботила Релганова расплата. Я поломал ему жизнь, он переломал мне кости. – В целом переживу, – подумал я. – Мои-то беды пройдут».

– Скажите спасибо, – сказал я.

Однако она была слишком взбешена тем, что ей пришлось все выдать. Она пролетела через холл в своих шелках и облаке духов и хлопнула дверью. Воздух после нее весь дрожал от ее бабской злости. «Хорошо хоть, – подумал я, – что весь мир не забит Данами ден Релган».

Клэр и Джереми высунулись из кухни.

– Чего ей было надо? – спросила Клэр.

– Того… чего у меня нет.

Они начали расспрашивать меня, что тут вообще произошло, но я ответил:

– Завтра… завтра расскажу.

И они отстали от меня. Клэр села возле меня на лестнице и провела пальцем по моему лбу.

– Худо тебе? – спросила она.

Я не хотел отвечать «да». Я просто спросил:

– Который час?

– Половина четвертого… четвертый час. – Она посмотрела на часы. – Двадцать минут четвертого.

– Перекусите, – сказал я, – вместе с Джереми.

– Тебе чего-нибудь принести?

– Нет.

Они разогрели суп и хлеб и подкрепились. «Единственный день, – проползла в голове глупая мысль, – который я провалялся на лестнице». Я чуял запах пыли в ковре. У меня болело все, болело без конца, все затекло, боль была мучительной, жгучей, но все же это было лучше тех приступов. «Скоро, – подумал я, – я просто не смогу не двигаться. Это знак, что все приходит в порядок…» Мне страшно необходимо было пойти в туалет.

Я сел, привалившись к стене.

Не так плохо. Не так плохо. Судорог нет.

Значительное улучшение в работе всех мышц. Память о былой силе уже не была такой отдаленной. Я подумал, что если попытаюсь, то встану.