Реформация

Возможно, в этой эпохальной картине присутствует излишнее обилие фигур и мелочей: каждый мужчина, женщина, ангел, цветок, ветка, цветок, зверь, камень и драгоценный камень воспроизведены с героическим терпением и верностью — к удовольствию Микеланджело, который видел во фламандском реализме жертву центрального значения случайным и несущественным деталям.11 Но ничто в современной Италии не могло соперничать с этой картиной ни по масштабу, ни по замыслу, ни по эффекту; а в более позднем живописном искусстве ее превосходят только потолок Сикстинской капеллы Микеланджело, ватиканские фрески Рафаэля и, вероятно, «Тайная вечеря» Леонардо, прежде чем она начала свой долгий упадок. Даже в свое время вся грамотная Европа говорила о Поклонении. Альфонсо Великодушный умолял Яна ван Эйка приехать в Неаполь и написать для него таких мужчин и женщин с золотыми волосами, какие воспеты на этой картине, но были так редки на юге Италии.

Хуберт ван Эйк выходит из нашего поля зрения после 1432 года,* Но мы можем смутно проследить за процветающей карьерой Яна. Филипп Добрый сделал его varlet de chambre (в то время это была должность с большим достоинством и достатком) и отправил его с посольствами за границу как драгоценность бургундской короны. Ему приписывают около двадцати четырех сохранившихся картин, и почти каждая из них — шедевр. В Дрездене есть «Богоматерь с младенцем», уступающая по красоте только «Поклонению» Ван Эйка; Берлин может похвастаться «Человеком с розовым цветом» — мрачное лицо странно не гармонирует с ласкающим цветком; в Мельбурне есть блестяще раскрашенная «Мадонна из Инс-Холла» размером всего девять дюймов на шесть, но оцененная в 250 000 долларов; В Брюгге хранится «Мадонна с каноником ван дер Паэле» — Дева прекрасна от ее струящихся волос до подола ее изумительно помятого платья, каноник толстый, лысый и добродушный, один из величайших портретов XV века; в Лондоне изображены новобрачные Джованни Арнольфини и его супруга в интерьере, сверкающем зеркалами и люстрами; коллекция Фрика в Нью-Йорке недавно приобрела, за неуказанную, но огромную стоимость, богато раскрашенную Деву с младенцем и св. Варварой и Елизаветой; в Вашингтоне есть «Благовещение», замечательное своей иллюзией пространственной глубины и великолепием одеяний Гавриила, который крадет сцену у Марии; а в Лувре находится «Мадонна с канцлером Роленом» с завораживающим пейзажем извилистой реки, многолюдного моста, возвышающегося города, цветущих садов и гряды холмов, поднимающихся навстречу солнцу. Во всех этих картинах, помимо насыщенных красок, чувствуется стремление изобразить дарителей такими, какими они были и выглядели, показать на лице жизнь, которую вел его владелец, мысли и чувства, которые с годами сформировали черты в исповедание характера. В таких портретах средневековый дух идеализации отходит на второй план, и в ход идет современный натурализм — возможно, отражающий светскость среднего класса.

Многие другие художники достигли известности в ту благодатную эпоху: Петрус Кристус, Жак Дарет, Робер Кампен («мастер Флемаля»). Мы скромно поклонимся им и перейдем к ученику Кампена Роже де ла Пастуру. К двадцати семи годам Роже так прославился в родном Турнэ, что ему выделили вдвое больше трех мер или бочек вина, чем Яну ван Эйку. Тем не менее он принял приглашение стать официальным художником Брюсселя, и с тех пор его имя стало называться по-фламандски Рогир ван дер Вейден. В 1450 году, в возрасте пятидесяти одного года, он отправился в Рим на юбилей, познакомился с итальянскими художниками и был принят как мировая знаменитость; возможно, под его влиянием масляная живопись в Италии получила дальнейшее развитие. Когда он умер в Брюсселе в 1464 году, он был самым известным художником во всей Европе.

Он сохранился в большом количестве. Он также рисовал Филиппа Доброго, Ролина — канцлера Филиппа в течение сорока лет — Карла Смелого и многих других знаменитостей. Прекрасен до невозможности портрет дамы в Вашингтонской национальной галерее — в нем воплощены драчливость и благочестие, скромность и гордость. В портретной живописи Рогир был слишком романтичен, чтобы сравниться с Яном ван Эйком; но в религиозных картинах он проявил нежность и утонченность чувств, а также эмоциональную интенсивность, отсутствующие в мужском и бесстрастном искусстве Яна; здесь, возможно, французский или итальянский дух говорил через фламандскую форму,12 и средневековое настроение возродилось.