Читаем Рэга полностью

— Можно посмотреть? — Пётр умело масштабировал, туды-сюды. Подержал, вернул Авиву. — Парадный снимок, — отозвался Матвею через голову. — Ничего не поймешь, что на деле.

Вот как, значит, это будет. Матвея попустило.

— Ты его не видел. Я его тоже таким не знал. — Диалог между ними двумя. — Да что мы вообще знаем, — согласился Пётр. — Ты его встречал раз в десять на одиннадцатый, по обещанию… Генетический анализ делали?

— Зачем, — раздался скрипучий голос. Если закрыть глаза — то он бы и слышался старшим.

Авив спрятал айфон. Извлек из толстого пакета блокнот на пружине. Матвей заинтересовался — неужто пишет? Ручкой? Неужели справа налево? …Не видать.

— Моя мать Вероника заключила фиктивный брак, — заговорил он, взглядывая как-то, подслеповато. — С намерением ввести в заблуждение моего сáба. Дедушку. Она была… бе-хе-ра-йон, — выговорил с каким-то отвращением. — Моей сестрой. Дани. Через год она вторично вышла замуж. — Взглянул на них: они понимают? — Она должна была родить другого ребенка, — захлопнул. — А меня бы не было.

— Подростковая депрессия, — диагностировал Пётр. — У тебя была? — повернулся к Матвею.

— К психотерапевту обращался? — Матвею начинала нравиться игра. С таким Пётром и водки не лей.

— Психотерапевт учил записывать, — скрипнул Авив.


Помолчали. — Про деда, — Пётр, стряхнув оцепенение, Матвею.

— А, есть, — понял Матвей. — Ну, могу попытаться найти адрес. Здесь, в Москве… если жив. Для этого мне надо вернуться…

— Что ж она так-то, дала бы время.

— …в твою квартиру.

— Какая она моя.

— Твоя, — не согласился Матвей.

— Я здесь, — Пётр зажевал чубуком.

— Продашь.

— Разделим.

— Пропью.

— Покурим.


* * *


Пётр тянул эту новую современную коробочку. Матвей глянул — Авив словно ждал чего-то. Пётр тут же поймал, повернулся, словно мяч, включая подачу.

— В армии был?

— Я буду. «Цааль», — сказал Авив. — Когда вернусь. Но я не хотел бы…

— Не хотел бы так быстро, — помог Пётр. — Сперва разобраться с собой? Прилетел — а не боишься? Война.

— У нас война, — сказал Авив.

— А, это, — легко согласился Пётр. — Вот он хочет. А я его отговариваю. Раньше надо было думать.

— Что ты метешь, — обрезал Матвей. — Я сказал, что там люди. Там центр. Москва — глубокая периферия. И давай не чесать языком. Не об том песня.

Все посмотрели в небо. Но там нет ничего. Авив, должно быть, знает про войну больше их. И к чему тогда эти все разговоры?

Авив, в своем маленьком локальном конфликте, видимо ощутил что-то наподобие. Маленькая фотография. И все, что он был, оказалось под вопросом. Некуда ногу поставить.

И тогда они должны ему помочь. Снабдить его, снарядить. А это — оно никуда не денется, и некого просить.


— Хорошо говоришь по-русски, — говорил между тем Пётр, то самое, что вызвало такие затруднения у Матвея.

— Авив. Русский. Он из репатриировался. Алматы. Он. Его имя: Костя. — (Авив быстренько сразу словно снова разучился.)

— Спать собираетесь? — Пётр обернулся к Матвею. — Поедем ко мне. Но я вас утром покину. В пять тридцать — и на работу.

— Мать забронировала гостиницу, — сказал Авив.

Пётр фыркнул. — Твой папа, этот Авив, Костя, — БАНКИР?

— Авив исполнитель русского рэпа.

Пётр прикусил язык.

— У меня есть брат и две сестры, — подумав, заговорил он, обращаясь к Авиву. — Вторая — приемная. У нее другая и мать, а отцы у всех разные. А своего я не знаю. И я никогда не хотел его найти.

— Я подумал, он твой отец? — Не такой уж у него был и скрипучий голос.

— Он мой друг, — сказал Пётр.

Матвей моргнул. Ему Пётр так никогда не говорил. «А разве о таком говорят?»

Авив сказал: — У тебя тоже.


* * *


— Сидишь?

— Сижу.

— Хочешь, за водкой тебе схожу.

— Не надо, — сказал Матвей. — Я бы покурил. Но не эту твою…

— У меня есть сигареты.

— Не надо. Иди спать.

— Сейчас пойду. — Пётр потянулся и зевнул. Он был в трусах. — Про войну думаешь?

— Не думаю.

— Представляю, у них в «Цахале». Эту розочку… — Пётр сел. — Хотя… мэйнстрим… — снова зевнул. — В одном помещении пятерых не найдешь, неразрисованных. Как кожное заболевание. Фу, гангрена…

— На себя посмотри. Тебе качаться нужно.

— Ты мне все-таки не папаша, — заметил Пётр. Искоса глянул на свой голый живот. — Я головой работаю, — заметил. — Что такое жир? Это клеточный запас. Завтра будет блокада. Авив умрет, а я нет. К примеру, в Китае к худым отношение несерьезное. В принципе, у нас тоже…

— Второй раз фарс, — сказал Матвей.

— Какой фарш? А, про розочку… — Пётр нашарил свой пар; выдыхая: — Интересно, он спит сейчас? — Авив поехал в гостиницу, они не настаивали. Все устали. — Я бы сказал, что и первый раз недалеко. Не убедили меня, вы оба.

— Он умер, — сказал Матвей.

— Кто?.. как? Ты не говорил.

Матвей молчал. Пётр молчал.

— Он его вроде искать собирается.

Матвей пожал плечами. — Пусть ищет. Максим, его отец, — последний, кто о нем может знать. Хотя… по прописке… Мать может. Он все время там был прописан… Но он туда не доедет.

— Почему?

— Далеко. Языка не хватит.

— Вроде нормально изъясняется, — сказал Пётр. — Так почему ты не сказал ему?

«Разве о таком говорят?»

— …Ты сказал, что не видел его.

— Я и не видел.

— Откуда знаешь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Колыбельная
Колыбельная

Это — Чак Паланик, какого вы не то что не знаете — но не можете даже вообразить. Вы полагаете, что ничего стильнее и болезненнее «Бойцовского клуба» написать невозможно?Тогда просто прочитайте «Колыбельную»!…СВСМ. Синдром внезапной смерти младенцев. Каждый год семь тысяч детишек грудного возраста умирают без всякой видимой причины — просто засыпают и больше не просыпаются… Синдром «смерти в колыбельке»?Или — СМЕРТЬ ПОД «КОЛЫБЕЛЬНУЮ»?Под колыбельную, которую, как говорят, «в некоторых древних культурах пели детям во время голода и засухи. Или когда племя так разрасталось, что уже не могло прокормиться на своей земле».Под колыбельную, которую пели изувеченным в битве и смертельно больным — всем, кому лучше было бы умереть. Тихо. Без боли. Без мучений…Это — «Колыбельная».

Чак Паланик

Контркультура
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

То ли по воле случая, то ли следуя некоему плану, главный герой романа внезапно обретает надежду на превращение монотонной и бесцельной жизни во что-то стоящее. В поиске ответа на, казалось бы, простой вопрос: "Что такое счастье?" он получает неоценимую помощь от своих новых друзей — вчерашних выпускников театрального института, и каждая из многочисленных формулировок, к которым они приходят, звучит вполне убедительно. Но жизнь — волна, и за успехами следуют разочарования, которые в свою очередь внезапно открывают возможности для очередных авантюр. Одной из них явилось интригующее предложение выехать на уикенд за город и рассказать друг другу истории, которые впоследствии удивительным образом воплощаются в жизнь и даже ставят каждого из них перед важным жизненным выбором. События романа разворачиваются в неназываемом Городе, который переживает серые и мрачные времена серости и духовного голода. Всех их объединяет Время — главный соперник Филиппа Сэндмена в борьбе за обретение счастья.

Микаэл Геворгович Абазян

Контркультура