Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Итак, официальное административно-территориальное деление было частью ментальных карт этнических элит. Границы уездов или губерний, определявшие политическую реальность, были всем известны. Вместе с населенными пунктами и географическими объектами (городами, реками, морем) они служили удобной системой координат для описания пространства. Представители недоминирующих этнических групп также хорошо понимали, что эти административно-территориальные структуры влияли на общественную жизнь. Именно поэтому нам известны просьбы или требования об изменении границ, как в случае с проектом, предполагавшим изменение территориального статуса Сувалкской губернии. Все это можно объяснить простым прагматизмом. В то же самое время сложно найти какое-то более значимое проникновение концепции Западного или, в более узком смысле, Северо-Западного края в ментальные карты этих этнических групп, особенно литовцев. Хотя уже упомянутая в этом тексте газета «Žemaičių ir Lietuvos Apžvałga» помогала читателю с локализацией одной или другой местности, указывая на уезд или губернию, корреспонденция из остальной части империи Романовых попадала в рубрику «из‐за рубежа». Евреи постепенно стали отождествлять Литу (Литву) с Северо-Западным краем, но этот географический образ для евреев не имел каких-то исторических или политических коннотаций. Для поляков Северо-Западный край – это земли исторической Литвы, которая, в свою очередь, является частью Польши. Иными словами, даже в тех случаях, когда границы шести губерний для той или другой этнической группы были важны, они никак не соотносились с Северо-Западным краем – одним из регионов России. Это, впрочем, едва ли может удивлять: как указывалось выше, применительно к этой территории имперские власти опасались формирования региональной самоидентификации и часто маргинализировали установки, связанные с функционированием категории «(Северо-)Западный край».

Сёрен Урбански «Китайская чума» Cинофобские дискурсы во Владивостоке, Сан-Франциско и Сингапуре в конце XIX – начале XX века [634]

«Они неплохо следят за своей внешностью, но дома, дети, собаки и кошки у них до крайности грязные. Вонь в их жилищах стоит такая, что европеец едва может ее выдерживать, а выгребные ямы и канавы во дворе даже и при самом здоровом климате стали бы рассадниками холеры. Китаец убирает дом своего работодателя так, что и пылинки в нем не останется, а в это время его семья живет в страшной грязище, где кишат сотни паразитов. Как они могут возвращаться из блестящих чистотой хозяйских магазинов или изысканных гостиных, чтобы переночевать и поужинать в жутких условиях, – вот тайна, разгадать которую я пока не смог»[635].

Эта предполагаемая дихотомия чистоты и грязи у сингапурских китайцев волновала не только баптистского священника Рассела Конуэлла, рассуждавшего о ней в книге «Почему китайцы эмигрируют» (1871). Будущий первый президент филадельфийского университета Темпл сделал эти наблюдения во время поездки по Азии и западному побережью США в конце 1860‐х годов. Американец, достаточно жестко отзывавшийся о гигиене жилищ китайцев, однако, отнюдь не считал, что представители этой этнической группы отвратительны во всем. Сравнивая их с малайцами – коренным населением Сингапура, Конуэлл считал китайцев ценной и необходимой частью населения колонии Стрейтс-Сетлментс.

Замечания Конуэлла повторяли и другие авторы. Пятнадцать лет спустя, в 1885 году, Уиллард Фаруэлл процитировал приведенный выше фрагмент, добавив, что слова Конуэлла о сингапурских китайцах «с той же долей справедливости можно применить и к обычаям китайцев, живущих в Сан-Франциско»[636]. Фаруэлл сам был мигрантом: в двадцать лет он перебрался из Массачусетса в Сан-Франциско в годы золотой лихорадки, а затем стал председателем городского совета Сан-Франциско и выдвигал свою кандидатуру на должность мэра. В книге «Китайцы у себя дома и за границей» он, крайне преувеличивая, описал грязь, скученность и плохое эпидемическое положение в китайском квартале. Книга Фаруэлла вышла в тот момент, когда нападения на китайцев по политическим и экономическим причинам в Калифорнии вышли на пиковый уровень. В ксенофобских памфлетах, статьях и других публикациях, где выдумки часто выдавались за факты, китайцы расчеловечивались, изображались больными, морально ущербными и несущими угрозу чистоте белой расы.