Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Прежде всего, отметим, что сама идея «желтой опасности» связана с понятием расы и укоренена в расовых иерархиях, как их понимают на Западе. Желтый цвет приписывался азиатским народам в таксономических проектах врачей XVIII века, а впоследствии это наименование переняли этнографы[641]. Хотя этот дискурс возник относительно недавно, он появился не в культурном вакууме. Ему предшествовали представления об Азии как о таинственном, опасном и, в сущности, чужеродном европейцу континенте, что показал в своих исследованиях Э. Саид. В культурном отношении Азия задолго до того стала для Европы «другим» и ассоциировалась с жестокими завоевателями или эпидемиями смертельных болезней[642]. Иногда это ощущение непреодолимой чуждости превращало Азию в объект фетишистского вожделения европейцев. Азия также виделась как мир утонченности и экзотики, передать который европейцы стремились в определенных предметах и архитектурных стилях, таких как, например, шинуазри эпохи Просвещения[643].

В конце XIX века дискурс «желтой опасности» стал мировым трендом. В США синофобские настроения первоначально затронули китайских иммигрантов, однако после атаки на Перл-Харбор в декабре 1941 года установки такого рода были развернуты против японцев, включая уже родившихся в Америке[644]. В том, как к китайцам – жителям Сан-Франциско относились во время Второй мировой войны, можно усмотреть некоторое смягчение стереотипов, за которым последовала смена отношения к американцам азиатского происхождения, заметная в последние десятилетия[645]. В годы Холодной войны антиазиатские стереотипы проявлялись в страхе перед коммунистическими странами – Китаем, Северной Кореей и Вьетнамом[646]. В 1980‐е годы «желтую опасность» стали видеть в экономическом успехе Японии. Когда китайская экономика и военная мощь начали стремительно расти, «желтая опасность» появилась вновь, на сей раз под новым наименованием – «китайская угроза»[647].

В России идея «желтой опасности» развивалась иначе: угроза, которую соотносили то с Китаем, то с Японией, в значительной степени определяла понимание Дальнего Востока как одного из российских регионов. Именно в связи с этими позициями идея «желтой опасности» стала частью культурного дискурса – например, в виде панмонголизма в понимании философа Владимира Соловьева. Сюда же следует отнести характерные для конца XIX века опасения, что бесконтрольная китайская миграция в Сибирь и на Дальний Восток принесет с собой серьезные экономические и демографические последствия. Еще более сильную тревогу провоцировали военные столкновения в регионе.

Ихэтуаньское (Боксерское) восстание и его кульминация – китайский погром в Благовещенске (1900) – стали поворотным пунктом в истории антикитайских настроений на российском Дальнем Востоке. Последовавшая вскоре Русско-японская война 1904–1905 годов, в свою очередь, оживила спор о японской экспансии. Популярность мифа о «желтой опасности» выросла, а вместе с ней и подозрения, что азиаты намерены захватить весь азиатский континент[648]. Когда в 1931 году Япония оккупировала китайскую Маньчжурию, близость вооруженного противника стала триггером к новым опасениям. В следующий раз это произошло в 1960‐х годах, когда Китай из союзника превратился в противника СССР. С падением СССР в 1991 году коннотации, связанные с идеей «желтой опасности», вновь поменялись: как и столетием ранее, актуализировались страхи, что Китай и китайцы будут экономически и демографически господствовать на восточных окраинах России[649].

В Юго-Восточной Азии антикитайский дискурс развивался по-своему. Здесь синофобия имела долгую историю, связанную с колониальными проблемами и давней иммиграцией китайцев. Начиная с XVIII века Испания и Голландия боролись здесь с китайским присутствием с помощью репрессивного законодательства, погромов и высылок. В последующие периоды соседскому проживанию представителей разных рас мешали возрастающее экономическое неравенство, конфликты населения и этнических меньшинств, а также процесс формирования национальных идентичностей в ходе деколонизации[650].

На протяжении истории синофобские дискурсы делали особый акцент на ряде предполагаемых проблем китайской диаспоры: отсутствии гигиены, расовом кровосмешении, высокой преступности и хищническом отношении к природе.