Мы шли и шли, уж не знаю сколько, наклон штольни становился круче, воздух – горячее. Костей заметно поубавилось, зато прибавилось кусков породы, отвалившихся от потолка и вывалившихся из стен. Я мог бы поднять луч фонаря и посмотреть на состояние потолка, но побоялся это сделать. Мне не хотелось даже думать о том, как глубоко мы забрались. Скорее всего прошли не меньше четверти мили. Может, и больше. Я уже начал думать, что назад нам не вернуться. Потому что потолок того и гляди обрушится прямо на нас. К счастью, смерть нас ждала быстрая, не то что у китайцев, которые задохнулись или умерли от жажды в этой же штольне. Почему-то мне вспомнились пять или шесть библиотечных книг, оставшихся дома. Вернут ли их за меня в библиотеку или она вычтет стоимость этих книг из моего наследства? Что за глупые мысли приходят человеку в голову, когда он загнан в угол!
Перед тем как луч моего фонарика выхватил из темноты мальчугана, он сменил мелодию. Новую я не признал, но его отец сказал мне (после того как мы поднялись на поверхность), что мелодия эта из мультфильма о мотокопах. Я упоминаю об этом лишь потому, что на мгновение или два у меня возникло ощущение, что «ла-ла-ла» и «дум-ди-дум» вместе с ним выводил
Потом он вытянул руку и сказал: «Думаю, я вижу его! Я его вижу! Вон он! Сет! Сет!»
Гейрин побежал к сыну, спотыкаясь о куски породы, но каким-то чудом удерживаясь на ногах. Мне оставалось только молить Бога, чтобы он не упал и не сшиб одну из стоек. Она бы рассыпалась в пыль, как и человеческие кости, тонны породы погребли бы нас, и я бы ничего этого не написал.
Тут и я увидел мальчишку в красной рубашке и джинсах. Он стоял у торца штольни, рассеченного трещиной. На мгновение мне показалось, будто он хочет залезть в трещину. Я тут же понял, что он-то пролезет, а вот мы с нашими габаритами – нет. Впрочем, как оказалось, такого желания у мальчика не было. Он спокойно стоял перед трещиной, словно дожидался нас. Двигались только тени, отбрасываемые моим фонариком.