Рейн и Рийна

…спокойный практичный юноша. Успевает хорошо, но больше благодаря трудолюбию, нежели способностям. Эмоциям — ни хорошим, ни плохим — не подвержен, они не находят почвы в его прямолинейной и деловитой натуре. Ясность и бесхитростность его внутреннего мира исключают сомнения и двойственность… Несколько удивляет увлеченность фотографией. Полагаю, что успехи его в этой области временны и, по всей вероятности, он обязан ими своему наставнику, имеющему большой опыт…

Классный руководитель Элли Каземаа.

7

Рейн живет в обыкновенном двухэтажном деревянном доме, в квартирке, где кухня отделена от жилой комнаты тонкой перегородкой. Дверной проем в этой перегородке завешен пестрой ситцевой занавеской. Такая же занавеска скрывает от любопытных глаз плиту и кухонный шкафчик.

Из обстановки здесь только самое необходимое. Посреди комнаты видавший виды круглый стол, у стены — трехстворчатый шкаф и кровать карельской березы, у окна — письменный стол, на нем книги и школьные принадлежности, рядом сравнительно новая кушетка, на которой спит Рейн. Небольшая полка над кушеткой плотно забита учебниками, художественной литературой и конвертами с фотоснимками. На той же стене висят большие фотографии в паспарту: городские виды, портреты одноклассников — кто орет во все горло, кто корчит рожу, кто задумался, кто хохочет от души…

Чистота и порядок, белое покрывало с кружевной оборкой на постели, плющ, свисающий из настенной вазы, глиняный кувшин на круглом столе, радующие взгляд осенние кленовые листья в нем — от всего веет уютом.

Высокая женщина с усталым лицом стоит возле кухонного окна и штопает занавеску из дешевенького тюля. От многократных стирок занавеска перекосилась, края обвисли, и время кое-где уже проело дырки в редкой ткани.

— Здорово, мам! — Рейн торопливо вешает куртку на вешалку возле двери так, чтобы оборванный карман не бросился в глаза матери. Он и сам умеет вдеть нитку в иголку… К чему понапрасну волновать маму рассказом об этой дурацкой потасовке. Мать и так вечно переживает из-за каждого пустяка. Завтра утром Рейн сам зачинит карман — и все дела.

— Здравствуй, — откликается мать и тотчас спрашивает:

— А что это за девушка такая?

Голос у матери спокойный, в нем нет ни тени упрека, лишь проскальзывает легкое любопытство. Рука с иголкой старательно пытается восстановить былой узор.

— Да так… одна… Рийна, — небрежно роняет Рейн и заглядывает за ситцевую занавеску перед плитой. Так и есть, на кухонном шкафчике его ждет несколько ломтей хлеба. На этот раз с творогом и брусничным вареньем. Рейн наливает себе из стоящего на плите кофейника большую кружку кофе и с завидным аппетитом молодого человека принимается за еду.

С иголкой в руке, в проеме занавески появляется мать и спрашивает уже с нескрываемым интересом:

— Из вашего класса, что ли?.. Я вроде как не слышала такого имени прежде…

— Нет, не из нашего класса, — выдавливает из себя Рейн.

— Так кто ж такая? — голос матери по-прежнему выдержан и спокоен, и тем не менее в нем звучат уже просыпающееся сомнение и тревога. Каждый новый, до сих пор неизвестный матери факт или фактик, так или иначе связанный с Рейном, вселяет в ее сердце беспокойство. Ей хотелось бы знать все занятия, все дела сына, его встречи, разговоры, знать малейшие оттенки его мыслей и чувств. И только убедившись, что ее Рейну не грозит ничего плохого или опасного, она успокаивается.

— Ну чего ты так заволновалась из-за нее? — спрашивает Рейн вроде спокойно, и все-таки в его голосе слышится сдержанное нетерпение, если не строптивость.

— Как же мне не волноваться… — мать огорчена непонятливостью сына. — Нынче девушки всякие попадаются… Порядочную днем с огнем поискать… Да и какой из тебя кавалер…

— Ну знаешь… — оскорбленно возражает Рейн.

Но мать не дает сбить себя с толку. Для нее Рейн все еще ребенок, с которого глаз спускать нельзя, а потому она искренне верит, что поучения, нотации, многословные наставления помогут ей направить сына на путь истинный, не дадут ему сбиться с него. Собственно говоря, у нее и нет никаких других средств повлиять на сына: отец Рейна давно умер, а что касается образования, кругозора, то сын уже обогнал мать. После долгих дневных, а то и ночных дежурств в больнице, где она работает санитаркой, у нее остается не слишком много времени для общения с сыном. Прокормиться и кое-как одеться — вот весь смысл её существования. Такая жизнь утомляет и отупляет, времени хватает лишь на то, чтобы приготовить обед, починить одежду. А если иногда вечером она и берется за книгу, то глаза вскоре закрываются сами собой.