Рейн и Рийна

Он не знает, что и сказать, что думать, как вести себя. Но Рийна и не ждет от него никаких слов, она хватает Рейна за руку и тянет его вслед за собой в кусты, буйно разросшиеся за сараем. Здесь в ряд поставлено несколько ящиков, на них валяются скомканный носовой платок и раскрытая сумочка, а на крайнем — охапка веток сирени. Рийна явно притащила эти ящики с соседнего двора, где магазин держит тару… И этот убогий топчан служил ей постелью?

И долго она здесь спала? Не всю ли ночь? Почему? Что случилось?

На Рийне лица нет, вокруг глаз темные круги, волосы всклокочены. Пальто не застегнуто, видна измятая юбка, блузка порвана и кое-как сколота булавкой.

Рийну не переставая бьет дрожь, можно подумать, будто у нее температура, что она трясется в лихорадке.

Не от бессонной ли это ночи? От утренней сырости и свежести? От болезни? Или от переживаний, отчаяния, страха?

Рейн заглядывает ей в глаза. Взгляд Рийны, умоляющий, кроткий, ищет сочувствия и понимания.

Понимания чего?

Наконец, стуча зубами, Рийна говорит:

— Я… полночи… здесь… была…

— Зачем? — спрашивает Рейн с простодушным изумлением человека, который и представить не в состоянии, как это можно провести ночь не дома, не в теплой постели.

Рийна не в силах побороть себя. А вопрос Рейна смелости ей не придает. Она боялась этого вопроса и все-таки надеялась, что ей не придется посвящать Рейна в свои домашние заботы.

Рийна с трудом преодолевает себя:

— Дома опять жуткая пьянка. Отец вдрабадан упился. Погнал меня в город… в кафе, еще водки принести… Я не пошла… Так… так он меня избил и выгнал из дому. Его приятель — он еще соображал чуть-чуть — стал за меня заступаться, да что толку. Когда папаша на взводе, он совсем бешеный… Только вот пальто да сумочку успела схватить…

Рейн не знает, что и сказать по поводу такой домашней обстановки. Он растерянно и даже с каким-то недоверием смотрит на Рийну.

— Мне просто некуда было деться, — доверительно признается Рийна.

Однако трагизм, заключенный в этих словах, не доходит до Рейна. Ему-то всегда есть куда пойти… И он спрашивает совсем не к месту:

— Чего ты сюда пришла?

— А разве нельзя? — пугается Рийна, отступает на шаг и запахивает пальто поплотнее, словно боится, что Рейн оттолкнет ее или произнесет ледяные слова, после которых она не посмеет остаться даже здесь, в этих зарослях, на этих ящиках.

— Нет, почему же… — бормочет Рейн. Ему никак не вникнуть в отчаянное положение Рийны. Очень уж все непонятно, чуждо, в такое даже поверить трудно.

— Так ты пошла бы к этой… Как же ее звали… К этой самой… Лори! — с наивной деловитостью советует Рейн, словно весь вопрос в том, где переночевать.

— Куда ж к ней… Лори ведь в общежитии фабричном живет… Да я к тебе… Я же знаю, что к тебе нельзя… Сама не пойму, почему сюда примчалась… Он ведь меня в который уже раз выгоняет. Я и сама убегала… когда маленькая была… По подвалам, в подъездах ночевала… Когда дома совсем невмоготу становилось… Когда они вместе с матерью гуляли… Не знаю, мне почему-то захотелось увидеть утром именно тебя. Я как знала, что ты с утра пораньше в школу пойдешь, и все поджидала… Господи, какая же я дура! Но куда мне было деваться? Куда, Рейн? Куда мне теперь вообще податься? Я не хочу больше туда… не могу больше… Отец не «просыхает»…

Всю свою измученную душу раскрыла Рийна перед Рейном. Но выросший в совершенно иной обстановке, всегда окруженный заботой, Рейн просто не в состоянии почувствовать глубину ее отчаяния, понять, насколько нуждается она сейчас в ласковом слове, сочувствии, Помощи, как необходимо ей поделиться с кем-то своей бедой.

— Так у тебя что — никого нет? — удивляется Рейн.

Рийна не отвечает на его дурацкий вопрос. Шатаясь от усталости, она подходит к Рейну, в голосе ее звучит мольба:

— Устрой меня где-нибудь… У меня просто глаза слипаются, и я так замерзла, сил никаких нет… Устрой меня где-нибудь в подвале. Да, в подвале! За поленницей… Там тепло, я хоть вздремну немножко… А потом уйду… куда-нибудь…

— В подвал! Да ты что! — пугается Рейн. Только теперь до него наконец-то доходит, в каком отчаянном, безвыходном положении Рийна, насколько она измучена. Не время сейчас расспрашивать ее, лезть со своими идиотскими советами. Тут действовать надо.

И Рейн принимает в высшей степени смелое решение. Он говорит:

— Пошли к нам.

Говорит и тут же пугается. Но слова уже вырвались, обещание дано. А раз обещал, то все, он от своих слов отказываться не привык. И торопливо, как бы подбадривая себя самого, поясняет:

— Мать на работе. Она раньше вечера не придет. Я к тому времени сто раз из школы вернусь. Пошли, пошли!

Он хватает Рийну за руку — поспешно, неловко, словно боясь передумать.

Рийна не возражает, не удивляется, не радуется. Скандал дома, ночь, проведенная на улице, вконец измотали ее. Да еще эта невыносимая усталость, что навалилась на нее вечером, по дороге домой…

Вяло, безвольно следует Рийна за Рейном.

Раздается скрип открывающейся двери. Рейн с Рийной вжимаются в тень под лестницей. Соседка медленно, с трудом спускается вниз и направляется к калитке.