Рейн и Рийна

Рейну, охваченному приступом опустошенности и безнадежности, было приятно увидеть этот моментальный портрет Длинного. Он внушил ему своего рода уверенность в себе, даже чувство какого-то превосходства, помог избавиться от неприятного наваждения.

Да, с тех пор и суток еще не прошло…

— Как-нибудь в другой раз поговорим… — передразнивает Рейн.

— Да что говорить! Сам знаю! — бросает он в лицо Ильмару с насмешливой улыбкой.

— Чего ж спрашивать, раз знаешь! — Ильмар уже готов сорваться, но тут же, хлопнув себя по лбу, восклицает: — Господи, совсем забыл! Конечно же… Мамаша, небось, рассказала…

— Я еще много чего знаю… — Рейн подражает интонациям Ильмара.

— Например? — Ильмар спрашивает подчеркнуто равнодушно, однако почему-то начинает нервно крутить в руке бокал. Тон Рейна насторожил Ильмара.

— Дежурную медсестру, когда она спустилась в аптеку, тюкнули по голове какой-то железякой, и еще неизвестно, останется ли она жить, — отвечает Рейн, в голосе его звучит как бы угроза, как бы вызов.

Длинный поднимает бокал. Оба пьют.

— Кто знает слишком много и треплется об этом, запросто может, так сказать, пропасть без вести! — многозначительно произносит Ильмар и, немного погодя, с гнусной ухмылкой добавляет: — Читал в газете — опять какой-то парень пропал…

Этот откровенный недвусмысленный намек выбивает Рейна из колеи. Его туз побит козырем, и ходить ему больше нечем. Как тут не спасуешь перед такой угрозой? Да и насколько умно было его намерение, если честно? Глупая, смехотворная надежда, будто ему удастся пугнуть Длинного! Длинного, перед которым он чувствует себя должником, и который, благодаря этому, втравил его теперь в эту историю… Будто стоит ему только повысить голос, стоит лишь намекнуть на более чем серьезные обстоятельства, как Длинный струсит. По своей наивности он верил, что сообщение о тяжелом состоянии медсестры настолько испугает Ильмара, что заставит его просить Рейна держать язык за зубами. И тогда самолюбие Рейна было бы удовлетворено, и он сказал бы холодно: «Ограбление и покушение на убийство — об этом молчать нельзя…». А Ильмар, потеряв всякую гордость, стал бы его умолять…

«Дурак! Сосунок несчастный! — думает про себя Рейн. — Да здесь же не больничный парк… Запросто можно исчезнуть бесследно… Пропасть… Навсегда! И никто не узнает обо мне ничего…».

Угрюмо, и уже без вызова, Рейн спрашивает:

— Ты зачем мне угрожаешь?

Комната вся — от стены до стены, от пола до потолка — полна музыки. Бизнес и Толстый танцуют с девушками. Медленно и расслабленно переминаются они с ноги на ногу. А здесь, у приоткрытого окна, все напряжено до предела, здесь происходит своего рода поединок.

Длинный не сводит глаз с Рейна. Он обдумывает следующий шаг, следующий тактический удар. Он снова наполняет бокал Рейна и неожиданно по-свойски, беззаботно говорит ему:

— Не бери в голову! Ты угрожал мне, я — тебе… Квиты!.. И к тому же не забывай, нас там было четверо! Четверо! И ты в том числе! Вот так… Пей хорошее вино, танцуй себе с красивыми девочками… Может быть, и удастся выкроить тебе десятку-другую… Вино, танцы — остальное тебя не касается! Ясно?

Кто-то стучит в окно. Это Рийна. Наверное, она звонила, но в этом адском шуме даже собственного голоса не слышно, где уж тут услышать звонок.

Ильмар идет открывать.

Как только они входят в комнату, Рейн сейчас же отмечает про себя, что Рийна опять какая-то усталая, безразличная ко всему. В ней и намека нет на ту, другую Рийну — веселую и бесшабашную.

Собравшиеся встречают Рийну громкими возгласами.

— Смотрите, кто пришел! Внимание, внимание! Танцевальная пара мирового класса! Граф Толстый и леди Рийна! — вопит толстяк и тянет Рийну танцевать.

Но Рийна, безучастно отмахнувшись от Толстого, не сводит глаз с Ильмара. Дотрагивается до его руки. В глазах ее мольба, настойчивая мольба. Похоже на то, что она попросила его о чем-то еще в прихожей, как только вошла в дом, однако почему-то Ильмар до сих пор не счел нужным выполнить ее просьбу. Или решил исполнить ее потом, в присутствии всей компании.

На лице Ильмара появляется хорошо знакомое всем присутствующим жесткое неприятное выражение. Можно подумать, что у него созрел какой-то план, и он заранее предвкушает, как осуществит его. Рот Ильмара искривляется в усмешке, но он тут же придает лицу суровое выражение.

Неторопливо, с достоинством, подходит Длинный к письменному столу, приглушает звук магнитофона, собираясь сообщить что-то. Но еще до этого он вместе со стулом придвинулся к Рейну, и шепнул так, что только он и услышал:

— Сейчас супершоу будет!

Ильмар шепнул это так доверительно, так по-свойски, как будто свое особое расположение Рейну выказал. Но сможет ли это сгладить то напряжение, ту враждебность, которая всего минуту-другую назад вклинилась между ними? Ильмар, во всяком случае, на это рассчитывает. Иначе бы он не шептал так доверительно, не одарил бы его своим вниманием.

Длинный снова принимает суровый вид и говорит:

— Прошу спокойствия и внимания.