Рейн и Рийна

Но Рейн все молчит, не сводя глаз с молодой женщины, над головой которой высится спинка с гербом. Он не понимает смысла ее вопроса. При чем здесь все это? К тому же она и так наверняка прекрасно знает что к чему, ведь не первое такое дело ей приходится разбирать.

— Я спрашиваю еще раз: что привлекло вас?

На этот раз вопрос прозвучал совсем не сурово, конечно, судья спрашивает строгим голосом, но ощущается в нем и дружеское участие, побуждающее к откровенности… только ли к откровенности? Скорее, пожалуй, к анализу. Наверное. Если вдуматься, то прозвучало в этом вопросе даже скрытое обещание учесть все перечисленные причины. Учесть и простить. Простить грабеж? То, что дежурная медсестра целый месяц пролежала в больнице?

Рейн не отвечает. Одна мысль сменяет другую. Один вопрос приходит на смену другому.

Со скамьи подсудимых из-за барьера с насмешкой смотрит на него Ильмар. Он явно испытывает удовольствие, видя замешательство Рейна. На лице его как бы написано: «A-а, ты, похоже, и не собираешься за решетку! Ничего, уж мы побеспокоимся, чтоб и ты сел. С друзьями-то в тюрьме веселей…».

Мать Рейна не в состоянии терпеть его молчание. В совершеннейшем отчаянии она громко, на весь зал выкрикивает:

— Ему угрожали… Поймите! Приставили нож к горлу… Он стесняется сказать…

Рейн с жалостливой улыбкой смотрит сверху вниз на мать и кладет ей руку на плечо, успокаивая.

Потом он вновь переводит взгляд на судью и произносит:

— Никто мне не угрожал.

Последняя надежда рухнула. Мать Рейна не может сдержать плача. Если б кто сказал ей сейчас: это же счастье — и для него и для вас, что ваш сын не может пойти против правды, она бы едва ли поверила этим словам.

На лицах обвиняемых удивление, даже растерянность. У них в голове не укладывается, что Рейн не старается обелить себя, не пытается свалить свою вину на других, найти смягчающие обстоятельства. Толстый, постучав себя по голове, кивает в сторону Рейна и шепчет что-то Бизнесу. Тот неторопливо кивает в знак согласия.

Судья склоняется над бумагами и папками, лежащими на столе, забыв, что свидетель Рейн Эрма так и не ответил на вопрос, и начинает перебирать документы. Она как будто старается скрыть, что растрогана этой откровенностью. Ей как лицу официальному не годится демонстрировать свои чувства перед собравшимися.

«Рийна… где же Рийна?» — Рейн оглядывается по сторонам. Вот она, стоит у дверей. И смотрит не отрываясь на Рейна, и плечи ее вздрагивают.

— Садитесь, Рейн Эрма, — говорит судья к удивлению секретаря: вопрос записан в протоколе, а ответа на него не последовало.

Мать уже смирилась со всем. Да и что ей еще остается, раз сын у нее такой уродился… Но сквозь стыд и невеселые мысли пробивается какое-то радостное чувство: сознание того, что сын уродился именно таким.

Она шепчет Рейну:

— И что в школе только скажут? Элли Каземаа столько для нас сделала. А теперь из-за тебя ей…

Рейн не слышит, что она говорит дальше. Не слышит больше вопросов судьи, ответов на них. Странное дело — в ушах у него звучит суровый голос Айна — соседа по парте:

— Я указал Рейну на недостатки Велло Бирма! Я предостерег Рейна от таких более чем сомнительных знакомств…

Голос Айна смолкает, вместо него раздается жалобное сопрано Ольви. И возникает перед глазами сама Ольви. Теребя носовой платочек, глядя на Рейка большими несчастными глазами, она говорит:

— Позорное пятно ложится на комсомольскую организацию всей школы…

Ольви готова расплакаться от этих слов. Она уже подносит платочек к глазам…

Черты Ольви расплываются, смазываются. Это уже слова Реэт, она явственно произносит:

— Ну что вы тут кудахчете… Человек должен сам понимать, что делает!

И тут же чей-то голос — Рейн затрудняется сказать чей — заявляет:

— А дурное влияние… Надо бы проверить, чем в этом фотоклубе дышат! Небось, именно там он и приобщился! Что там за люди вообще собираются…

Обличающий голос замирает, гомон в зале заглушает его окончательно.

Объявляют перерыв.

Рейн встает, выходит в коридор. Какой же из этих голосов — мне друг? Эта мысль не дает ему покоя.

В первый раз он задается вопросом: «Кто же мне друг?».

Сосед по парте? Те, с кем играю в баскет? Реэт, которая не терпит лжи? Юло и Эльмар — они тоже увлекаются фотографией? Жалостливая Ольви? Или Тойво, которому все до лампочки и который всегда поступает по-своему?

«Я дружу со всеми», — к этому выводу приходит Рейн к концу перерыва. Все вроде так, но Рейн чувствует, что ответ должен был бы звучать иначе.

30

«…и вот, присутствуя на судебном заседании, я пришла к следующему заключению: хотя семья Эрма и испытывает материальные затруднения, впредь выделять пособие Рейну Эрма следует реже.

Решение суровое, но, думаю, справедливое. Я верила в Рейна, в его прямоту, но выяснилось, что это обыкновенный неблагодарный мальчишка, на суде он изо всех сил старался произвести благоприятное впечатление и тем смягчить судей…» (Из выступления классной руководительницы на педсовете.)

31