Рейн

– Расслабься, – говорит он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня, его голова наклоняется в сторону. – Кровать огромная. Ты даже не коснёшься меня.

– Я могу... – начинаю я, облизывая губы. – Я могу спать на диване. Всё в порядке.

– Ты будешь спать здесь, там, где я могу присматривать за тобой, – говорит он, его тон носит окончательный характер.

Я была не в состоянии бороться с ним. И кровать была огромной. Я была маленькой. Он прав. Между нами будет целый фут.

– Хорошо.

Он отворачивается от меня, хватая пульт с ночного столика, и щёлкает по каналам на большом телевизоре с плоским экраном, прямо напротив кровати. О, Господи. Телевизор. Я скучала по телевизору. И по музыке. По любому звуку, что отличался от мужчин, дразнящих меня, и орущих женщин. И от моего собственного разума, который сделал меня наполовину сумасшедшей.

– Выбирай, – говорит он, бросая пульт через кровать, а сам отходит в сторону.

Я сделала всё, что только могла, чтобы с головой не уйти в этот пульт. Я обхожу кровать кругом, отдёргиваю простыни и ложусь на них. Я усаживаюсь, взяв в руки пульт, и начинаю переключать каналы. В конце концов, я останавливаюсь на старом чёрно-белом фильме, от чего Рейн поворачивает голову в мою сторону, одна его бровь выгибается наверх.

– Серьёзно?

– Ты можешь переключить, – отвечаю я машинально. Ещё одна рефлекторная реакция, которой я научилась за прошедшие несколько месяцев. Не перечь мужчинам. Всегда старайся угодить им. Убережёшь себя от побоев. За исключением тех дней, когда они звонили моему отцу. В те дни я выражала несогласие. Я принимала своё наказание. Я практически взывала к нему.

– Нет, детка. Я сказал выбрать тебе. Ты выбрала.

Он оставил всё, как есть, улёгся, чтобы смотреть телевизор.

Я сжалась под одеялом, чувствуя глубокий мужской аромат. Что-то неопределённое, но такое знакомое. Лишь намёк на одеколон. Всего лишь обычный мужской запах. Не цветочный запах стирального порошка.

А потом, к моему абсолютному ужасу, мой желудок заурчал по-зверски, и звук был такой, как будто монстры внутри него попали в ловушку.

Голова Рейна автоматически повернулась ко мне, и я пыталась игнорировать взгляд, направленный на меня.

– Ты голодная. И почему ты не говоришь, что голодна? – просто спрашивает он, поднимаясь с кровати.

– Нет. Всё в порядке. Я могу подождать до утра. Поверь мне.

– Поверить тебе? – спрашивает он, оборачиваясь. – Они не кормили тебя? Ты привыкла голодать?

Я чувствую, как моё лицо заливает румянец. Что было само по себе нелепо. Это было не потому, что я сама обрекала себя на голод.

– Они кормили меня тогда, когда им этого хотелось.

– И как часто у них возникало такое желание?

Я втянула воздух.

 – Каждые несколько дней, если повезёт.

– Твою мать.

– Это правда не так уж важно. Я могу подож...

– И как долго ты уже ждёшь?

– Что? – спрашиваю я, прижимая колени к груди.

– Сколько времени прошло с тех пор, когда они кормили тебя последний раз?

Ох. Что ж.

– Мм,– начинаю я.

– Тот факт, что тебе на хрен надо подумать об этом дерьме, делает так, что ты поднимаешь свою задницу, идёшь на кухню и наедаешься до отвала.

Два дня. Это было два дня назад.

Но Рейн уже ушёл, и я спрыгнула с кровати, придерживая пояс своих штанов, и последовала за ним.

Как, если бы почувствовал моё присутствие, он говорит.

– Я даже не могу узнать, что на хрен они бросали тебе, когда кормили?

Нет, не может. И у меня даже не было выбора в том, что есть.

– Нет.

– Блядь.

А потом было много передвижений. Кастрюли и сковороды оказались на плите. Разные предметы вынимались из шкафчиков и холодильника.

– Уже поздно. Я могу съесть немного хлопьев, или... – Предлагаю я, наблюдая, как он движется вокруг, его сильные мышцы спины поворачиваются и скручиваются все одновременно и слишком сексуально для трёх часов ночи.

Он просто игнорирует меня, продолжая двигаться вокруг. Наливать воду в кастрюлю. Резать что-то прямо на столе. Потому что, ладно, это был разделочный стол.

– Могу я чем-нибудь помочь?

На самом деле, я не была поваром. Меня нельзя было назвать поваром ни в коей мере. У отца для этого всегда была прислуга. Но будучи ребёнком без матери, я проводила много времени на кухни с Мэй, нашей очень толстой, очень весёлой кухаркой-итальянкой. И пока я хваталась за концы её фартука, меня научили, что нужно всегда предлагать свою помощь, даже, если на самом деле ты не знаешь, что делать.

– Ты провела три месяца в адской дыре, где одному Богу известно, что с тобой вытворяли, и ты думаешь, что не заслужила право на то, чтобы расслабиться и позволить кому-то позаботиться о тебе?

Позаботиться обо мне?

Это именно то, чем он занимался сейчас?

Да, именно так.

И это было слишком хорошо.

Я просто...

Ладно. Я была немного эмоциональна.

И под «немного эмоциональна» я имею в виду, что была близка к тому, чтобы расплакаться прямо перед ним. И не только расплакаться. А разразиться ужасным сопливым рыданием. Я отворачиваюсь, глядя куда-то в гостиную, глубоко дышу.

– Могу я включить музыку?

– Да, при условии, что это будет винил.